Ричард Лаймон - Луна-парк

– Ты любил ее, да? – спросила Робин.

Он замялся. Положив руки ей на бедра, он посмотрел ей прямо в глаза:

– Я любил Таню. Пока она не попала в лапы к троллям. Они убили в ней именно ту частичку, которую я любил.

– Мне очень жаль, – прошептала Робин.

– А теперь она исполнена ненависти. Все, что ее волнует, – это тролли. – Он покачал головой. – Мы отомстили за нее. Она ликовала, но продолжала и продолжает хотеть большего. Ее аппетиты растут и растут. Теперь, после того, как мы убили одного из них… Я даже думать боюсь, что будет со следующим троллем, который им попадется. Но я, по крайней мере, в эти игры не играю. Единственное, о чем я жалею – что не бросил все раньше. Пока не дошло до убийства. Я не остановился вовремя. И теперь я убийца. – Его ладони скользнули вверх и нежно обхватили лицо Робин. – И теперь я вынужден жить с этим, – продолжал он. – Наверное, я правильно сделал, что рассказал тебе обо всем. Лучше потерять тебя прямо сейчас, чем позже.

– Ты не потерял меня, – сказала она.

– Ты что, не понимаешь, что я говорю? Я…

– Однажды я тоже убила человека.

– Нет. – Пальцы Нейта сдавили ее лицо.

– Да. По крайней мере думаю, что убила. Каждый раз я пытаюсь убедить себя, что он выжил. Каждый день пытаюсь. Все равно не верю. Нож был большущий, а я воткнула его прямо ему в середину груди. Может, конечно, он и не умер. Но я думаю, что умер.

Тяжело вздохнув, Нейт притянул ее к себе. Робин привстала и забралась к нему на колени. Он обнял ее и крепко прижал к груди.

– О Господи, – бормотал он ей в ухо. – Робин, Робин…

– Он напал на меня, – сказала она. И срывающимся голосом добавила: – Но это не оправдание.

– О… Боже, мне очень жаль. Мне очень жаль…

– Мы с тобой подходящая парочка для преисподней, да?

Внезапно она почувствовала, как его тело затряслось. Он плакал. Не выпуская ее из своих крепких объятий, он всхлипывал и содрогался всем телом.

Робин тоже заплакала.

Так, наслаждаясь теплом бурлящей воды, они сидели и плакали вместе.

В одиннадцать часов мать Джереми отложила книгу и включила новости.

– Пойду-ка я лягу, – сказал Джереми.

Мать явно удивилась:

– А как же «Субботним вечером в прямом эфире» [27] Saturday Night Live («Субботним вечером в прямом эфире») – вечерняя музыкально-юмористическая передача на американском канале NBC, одна из самых популярных и долгоиграющих в истории телевидения США. ( Прим. редактора. ) ?

– Да ну его, – сказал он. – Летом идут одни дурацкие повторы. И вообще, если честно, что-то я совсем никакой.

Она приподняла бровь:

– Надо же? Всего-то до середины ночи прошлялся.

– Вот именно. – Он поцеловал ее, пожелал спокойной ночи и отправился к себе. Заперев за собой дверь, он собрал одежду, которую планировал надеть позже, положив предварительно в передний карман вельветовых штанов швейцарский армейский нож. Потом достал из нижнего ящика стола лезвие Тани. «Носи его с собой на память», – сказала она тогда. Лезвие до сих пор было завернуто в носовой платок. Белая ткань была вся в бурых пятнах свернувшейся крови.

Джереми достал лезвие, посмотрел на него. Воспоминания прошлой ночи нахлынули с новой силой, вызывая страх и вожделение.

«Кому нужно лезвие на память? – думал он. – Кто сможет забыть… такое?»

Но Таня попросила его носить лезвие с собой.

Он снова завернул его в платок и сунул в карман штанов.

Потом скатал подготовленную одежду и затолкал под кровать. Снял пижаму и аккуратно повесил на спинку стула. Выключил свет и лег в постель.

Светящийся циферблат часов на тумбочке показывал четверть двенадцатого. До выхода оставалось еще полчаса.

Минуты поползли.

В голове кипели образы и видения. Таня и Светлячок. Их лица, их тела, их запах, их голос. Светлячок и Таня. Тролль, падающий с колеса обозрения, Таня, поправляющая его сломанные ноги, Джереми ломает ему палец за то, что ударил Светлячка. Музей Диковин Джаспера, Ковбой, трясущий банку с эмбрионом внутри, огромный и жуткий паук, скукоженная мумия, Ковбой высмеивает четверых отморозков, вот те гонятся за ними, а вот Джереми разрывает рубашку на той девчонке и касается ее груди. Карен отплясывает на вечеринке, вся взмокшая, в одних трусиках и лифчике. Насмешливый, хриплый голос тролля из темноты под променадом. И какой бы образ ни возникал в его голове, все они почему-то замыкались на Тане. Или на Светлячке. Думая о Светлячке, он испытывал мучительное чувство вины и потери. Мысли о Тане зарождали в нем какое-то странное желание. Он хотел ее, он боялся ее. Ему было стыдно из-за того, что он променял Светлячка на Таню. И страшно.

Звук шагов в коридоре вырвал Джереми из этих суматошных мыслей. Хлопнула дверь, зажурчала вода из-под крана, послышался шум сливаемого бачка, наконец мимо двери прошаркали материны шаги. Значит, она отправилась в свою спальню.

Тридцать пять минут двенадцатого.

Он отсчитывал минуты до выхода, обдумывая способы улизнуть незаметно, но к этим мыслям то и дело примешивались другие – пугающие: что ждет его на этом ночном рандеву с Таней?

Без четверти двенадцать он скатился с кровати, запихнул халат и пижаму под покрывало и, дрожа от холода, опустился на колени возле кровати. Достал одежду. Уселся на ковре и стал ее надевать.

Одевшись, он подкрался к двери и тихонечко приоткрыл ее. В коридоре было темно, даже из комнаты матери не проникал свет. Но Джереми подозревал, что она еще не спит. Затаив дыхание, чувствуя, как от напряжения стучит в висках, он коснулся стены кончиками пальцев, чтобы не сбиться с курса, и пошел вперед, тихо ступая по полу резиновыми подошвами.

Добравшись до входной двери, он бесшумно снял цепочку и повернул защелку замка. Тот открылся, приглушенно щелкнув. Повернув ручку, Джереми медленно открыл дверь и вышел на крыльцо. Осторожно притворил дверь за собой.

Сквозь сетчатую дверь веранды была видна вся улица, залитая светом фонарей. Вдоль бордюров стояли несколько машин. Одна из них вполне могла оказаться Таниной. Впрочем, Джереми понимал, что еще рано, и она, скорее всего, еще не подъехала.

Может быть, она вообще не приедет.

Эта мысль одновременно и обнадежила и разозлила его.

Он закрыл сетчатую дверь и спустился на одну ступеньку.

Если она не приедет, сказал он себе, я смогу отправиться к Светлячку.

«Слушай, я что-то передумал. Можно войти?»

Черт, я же адреса ее не знаю.

На другой стороне улицы фары одного из припаркованных автомобилей ярко вспыхнули и снова погасли.

Сердце Джереми екнуло.

Он ускорил шаг, добрался до тротуара и оглянулся на свой дом, в глубине души надеясь, что сейчас в одном из окон зажжется свет, входная дверь распахнется, и мать выбежит с криком: «Куда это ты намылился, молодой человек?»