Уильям Ходжсон - Карнакки – охотник за привидениями (сборник) [litres]

Я снова кивнул.

– Миссис Эрнли, вы во многих отношениях удачно выпутались из ситуации и осознали полученный урок, не так ли?

– Да, – неторопливо сказала она. – Не думаю, что мне удастся забыть все, что пережила сегодня, да и во время всего путешествия, кстати. Капитан Голт, должно быть, вы презираете меня. Вы считаете, что я доказала собственную слабость. Вы же говорили это. – Она промокнула глаза платком и пробормотала: – Должно быть, богатство лишает человека нравственного чувства.

– На мой взгляд, жизнь – это либо учеба, либо вырождение, – ответил я. – Однако контрабандный провоз бриллиантов не обязательно свидетельствует о последнем. Здесь речь идет скорее о том, как правильно использовать ситуацию. Но это – дело мужское. Женщина слишком уверена в том, что ей достанутся вершки, а остальным корешки. A это означает уклонение от обстоятельств. Но вот уклонение от обстоятельств и есть откровенное вырождение.

Она кивнула и негромко произнесла:

– Должно быть вы правы, капитан Голт. Женщина как таковая считает, что может съесть пирог, но при этом он останется на тарелке. Что очевидным образом немыслимо и невозможно!

Я поднялся на ноги, улыбаясь той милой и искренней манере, в которой она подавала свои слова.

– Однако в вашем случае, драгоценная леди, это самое немыслимое и невозможное, или что-то в подобном роде, произошло. Я сейчас все объясню, однако вам будет приятно узнать, что ожерелье, которое вы держите в собственных руках, стоит примерно миллион долларов наличными, и я бы на вашем месте убрал его сегодня в надежное место, прежде чем вы ляжете спать.

Пока я говорил, миссис Эрнли поднялась на ноги и, держа ожерелье в правой руке, посмотрела сперва на меня, а потом на украшение, явным образом не доверяя собственным ушам.

– Как это? – проговорила она наконец голосом низким и гулким, подобающим человеку, только что пережившему нервное потрясение, почти что парализовавшее его и зажавшее голосовые связки. – Как это?

– Прошу вас сядьте, – проговорил я, помогая ей снова опуститься в собственное кресло. – С вами все в порядке… Вы уверены?

Не произнеся ни звука, она кивнула мне.

– Тогда слушайте, – начал я. – В ваших руках находится ожерелье стоимостью в миллион долларов. То самое, которое вы купили в Париже. Подлинное, вне всяких сомнений. Я позаботился об этом. И сейчас объясню вам, как мне удалось это сделать. Когда таможенник пришел в мою штурманскую рубку, я показал ему поддельное ожерелье, он обследовал его и обнаружил подделку. Тут явился один из его людей, и сообщил, что они обнаружили подлинное в вентиляторе вашей каюты. Я изобразил, что кладу поддельное в один из шкафов моей рубки, но на самом деле крепко зажал его в руке. Потом я последовал за шефом таможенников вниз и уговорил вас отдать мне настоящее ожерелье, которое вы скатали в шар и зажали в руке, после того, как отобрали его у досмотрщицы. Затем я отдал таможеннику фальшивое, которое держал наготове, сохранив при себе настоящее. Конечно, они и во второй раз обнаружили, что фальшивое ожерелье столь же фальшиво, каким было и в первый раз! Итог был заранее очевиден. После этого, как вы помните, вы выхватили у него ожерелье, когда их эксперт сказал, что это всего лишь хрусталь, упали в обморок и выронили ожерелье на пол. Я помог положить вас на диван, после чего подобрал с пола фальшивое ожерелье и якобы бросил его на столик в вашей каюте, но бросил не его, а настоящее, фальшивое же приберег в руке. Не хотите ли в этом месте восхититься моим самообладанием, позволившим мне бросить на столик прямо под носом таможенного эксперта ожерелье стоимостью в миллион долларов как какую-то дешевку? Какой великолепный мне удался блеф, согласитесь, моя леди?

– Ну конечно! Конечно! Конечно! – заохала она с явной радостью. – A что было потом?

– A потом, наверно, я сделал самый правильный ход, когда таможенник вдруг решил, что должен еще раз посмотреть на то ожерелье, которое осталось у меня в рубке. Так вот, я повел их вместе с экспертом наверх, подошел к ящику запустил в него руку с поддельным ожерельем, как бы доставая его, для того, чтобы его можно было обследовать уже в третий раз. Они естественно снова заинтересовались этой ниткой хрустальных стекляшек! Кстати говоря, я принес его вам, – и я достал фальшивое ожерелье из кармана и положил его на стол.

Миссис Эрнли поднялась на ноги, подошла к небольшому секретеру. Минуту спустя я понял, что она начала заполнять чек на мои, надо понимать, комиссионные.

Подойдя к ней, я положил руку на чековую книжку.

– Моя дорогая леди, я не могу взять от вас никаких денег за свой поступок. Наши деловые отношения закончились в тот самый момент, когда вы подменили ожерелья… Однако из чистого любопытства мне хотелось бы знать, какую сумму вы намеревались вписать в чек?

– Можете посмотреть! – ответила она, и я приподнял ладонь. Там стояло сто тысяч долларов.

– Искренне рад! – сказал я. – Похоже вы сумели раздавить этот недостаток в себе. И вы, безусловно, принадлежите к числу тех немногих женщин, которых я могу помянуть добром. Но я не могу принять этот чек, милая леди. И если вы хотите проследовать далее по начатому вами пути, пошлите его в Дом Моряка. Насколько мне известно, там очень нуждаются в деньгах.

Мы обменялись рукопожатием, и я отправился восвояси, хотя она и уговаривала меня остаться, явив при этом самую добрую и ласковую сторону женского характера.

– Какой вы странный человек, капитан Голт, – сказала она, когда я повернулся в дверях и с улыбкой поклонился ей.

– Возможно! – сказал я. – Все люди выглядят несколько странными на чужой взгляд, если удается снять крышку с котелка их души!

Однако, оказавшись на улице, я не мог не подумать о том, насколько верно мое понимание женского характера. Дама действует либо покоряясь безумной низости, либо столь же безумному благородству!

И, на мой взгляд, прав был старина Адам, не потрудившийся снабдить это сословие умом!

Пароход «Монтроз», 18 июня

В этом рейсе на мою голову свалилось столько неприятностей с парочкой пассажиров, что я невольно пожалел о тех временах, когда командовал торговым судном. Поднявшись утром на мостик, я обнаружил, что мистер Уилмит, мой первый помощник, позволил одному из пассажиров, некоему мистеру Брауну, подняться на мостик и выпустить нескольких ценных голубей. Ситуация не ограничивалась этим: мой третий помощник снимал для него время по одному из судовых хронометров.

Боюсь, что, судя по сказанным мной словам, я вышел из себя.

– Мистер Уилмит, – проговорил я, – прошу вас объяснить мистеру Брауну, что на мостике ему нечего делать. Мне хотелось бы, чтобы он немедленно удалился отсюда, и еще попросите его запомнить этот факт на будущее. Если мистеру Брауну угодно наслаждаться полетом голубей, не имею против этого занятия никаких возражений, однако прошу его оказать мне любезность и развлекаться не на моем мостике!