Шимун Врочек - 13 монстров (сборник)

Бум!

Прежде чем я что-либо понял, руки все сделали сами. На землю упали синие чешуйки с приросшими к ним орешками, по два на каждую. Запахло сладковатой смолой.

На колотушке осталось липкое пятно. Ручку забрызгало темными каплями, и теперь ладони саднило от прилипшей к дереву кожи.

Один из медведей зарычал, поднял лапу и ударил себя когтями по шее. Когти прочертили в шкуре бледные борозды, набухшие бордовыми каплями. Он ударил еще раз. И еще. Рана расползалась, от разодранных краев разлетались куски кожи и шерсти, а зверь все продолжал колотить и колотить. Коричневые глаза беспомощно смотрели по сторонам: на меня, на Вальку, на костер.

Лапа с хлюпаньем погрузилась в шею и потянулась назад, вытаскивая наружу бледно-синие куски трахеи и застрявшее между костей мясо. Вслед за ними на землю хлынула кровь, заливая передние лапы. Секунду он стоял неподвижно. Из шеи валил пар, смешиваясь с клубами тумана.

Глаза зверя опустели, закатились, и тело ухнуло на землю.

– Следующая… – прошипел я мертвецу.

Мертвец потянулся рассохшейся ладонью в карман и достал еще одну шишку. Размахнулся. Швырнул.

Бум!

Я едва успел ее отбить. Руки ходили ходуном. С каждой секундой колотушка становилась все тяжелее и тяжелее. Где-то заревел другой зверь. С глухим чавканьем его когти расцарапывали горло, и к запахам сырости и земли примешивался еще один – крови.

– Осталось два… – прошептал Валька. Его оцепенение проходило, и теперь он понимал, так же как и я: есть мы, и есть он , втянувший нас в свою игру. Нужно отбить все четыре шишки, и тогда…

Глядя в серые пятна на месте его глаз, я совершенно точно знал – не отпустит.

Но если не останется медведей, то нам хоть будет куда бежать. Разве что у меня не получится. Слишком сильно болит нога. Зато Валька сможет. А со мной останется колотушка. Пусть этот херов Япирь попробует подойти и взять. Еще поглядим, кто кого.

Не дожидаясь моих слов, мертвец полез в карман и на этот раз вытащил две шишки.

С-сука… Он будет кидать их одну за другой , и мне ни за что не попасть по обеим .

– Валька… он кинет их разом. Я не успею. Как услышишь удар – беги в лес. Я их задержу.

Валька непонимающе посмотрел на меня.

Его худые руки терялись в тумане, словно штрихи к ненарисованному человеку: без сапог, в поношенной синей олимпийке с белой полоской – будто у старика, что ни одну вещь просто так не выбросит. Несуразный, оборванный, похожий на шныряющее по болотам привидение.

Но в его глазах пряталось то, чего не видели другие. Незаметно – всего лишь парой искр, – но эти искры можно было раздуть ярче тысячи костров.

Он улыбнулся и сделал шаг в сторону. Медведи разом повернулись. Их мускулы напряглись, шерсть как будто стала короче и жестче.

Еще один шаг в туман.

Впадины мертвых глаз внимательно следили за Валькиными движениями.

Шишки легли обратно в карман.

– Встретимся за ручьем, у поворота…

Валькин голос звучал тихо-тихо, но отпечатывался каждым оттенком. Просто, но так чисто… никто в мире не смог бы сказать так же – чтобы обычные звуки превратились во что-то большее, поселились сами собой в голове и постоянно напоминали о тепле, улыбках и всех тех чувствах, для которых еще не придумано слов.

Так говорить умел только Валька.

Я услышал, как в тумане зашлепали его босые ноги.

Медведи сорвались с места и ринулись вслед за ним. Казалось, их тела летели среди деревьев и дальше – в глубину светло-зеленых глаз таежных болот.

Мертвец повернулся ко мне. Поднял руку с вытянутым указательным пальцем и повел им из стороны в сторону.

«Ни-ни. Даже не смей.

Теперь он мой».

Птичьи ноги оторвались от земли, и Япирь вскочил на дерево, цепляясь когтями за кору и поднимаясь к верхушке. Ствол качнулся, отпружинив. Неподалеку накренился еще один кедр. Следующий.

Через несколько секунд на поляне осталась только тишина.

Дорога виляла в луче фары, наполненная лужами, кочками и летящей на свет мошкарой. «Планета» ухалась в ямы и поскрипывала пружинами амортизаторов. Выхлопная труба дымила маслом, остававшимся позади сизыми облачками.

Дурак!

Дурак! Дурак! Дурак!

Ну куда он побежал босиком от медведей? Нельзя же убежать! Да я даже мотоцикл быстро завести не смог – на холодную пускач лягается – куда к нему с ушибленной ногой?

Колеса выкатили на речной песок, царапая протекторами мокрую крошку. Больше газа. «Планета» подняла вихрь брызг, разрезая серебристый ручей. Дорога пошла вверх, подаваясь нехотя, буксуя.

Так, ручей позади. Теперь поворот на село.

Костяшки пальцев сводило от несущегося навстречу холода. Он пробирался под куртку и кофту, скреб мурашками кожу. Я шмыгал носом и промерзал вместе с ночью, затянувшей темно-синей пленкой деревья и болота. Впереди показались следы мотоциклов и машин, тянувшиеся из поворота в лес. Я сбросил скорость, съехал на сельскую дорогу и остановился. Двигатель продолжал работать, разнося над гравийкой суховатый треск цилиндров.

Выкрутить ручку газа. Еще раз. Он должен услышать, должен выйти на звук. У него все получится. Обязательно. Таким, как Валька, нельзя пропадать.

У него обязательно получится.

«А что если звук услышит не он? – предательски закружилось в голове. – Ты не сможешь быстро уехать. Только не ночью и не по гравийке».

Я прикусил щеку и сильней дернул ручку газа. Нельзя! Ждать до последнего. Столько, сколько придется.

Заросли ивы оставались неподвижными. Прутья веток тянулись над черной водой, зачерчивая леса штрихами и кривыми.

Хлюп… хлюп…

Я поставил ногу на рычаг переключения передач. Левая рука выжала сцепление и напряглась.

Ближе.

Ближе…

Бледные пальцы уцепились за ивовые кусты, и на дорогу ступили босые ноги.

Олимпийка разодрана. На правом плече следы когтей, на лодыжках истекающие кровью царапины. Ступни и щиколотки с торчащими шипами заноз.

Я поставил мотоцикл на подножку и бросился к Вальке. Внутри стало легко, будто все это время там лежал здоровенный камень, а теперь исчез. По щекам текли слезы, но мне было наплевать.

Жив!

Схватив Вальку, я потащил его к «Планете». Он с трудом ворочал ногами, его зубы стучали.

– Хо…лод…но… – шевелились посиневшие губы.

– Приедем – согреемся… ерунда… ерунда…

У Вальки никак не получалось устроиться на сиденье. Я начал растирать ему руки и ноги, шлепать ладонями по щекам. На пальцах оставались пятна крови, и при взгляде на них меня тоже пробирал холод – такой щемящий и острый, что ни одна ушибленная нога в мире не сможет с ним сравниться.

Наконец он стиснул ручки под сиденьем и стал держаться без моей помощи. Я завел мотоцикл. Сцепление. Первая скорость. Вторая. Третья. Дорожные камни щелкали о резину брызговика, оставляя позади трясину, кедры и брошенную около костра колотушку с ненужным мешком шишек.