Шимун Врочек - 13 монстров (сборник)

Но год назад я посмотрел на него по-другому.

Заканчивалась первая четверть, и во всех классах спешно писались контрольные работы. Учитель русского языка и литературы был один на всю школу – Оксана Игоревна. Она не справлялась с навалившейся на нее бесконечностью тетрадок с изложениями, сочинениями и диктантами. От них на крышке учительского стола уже не оставалось свободного места. Оксана Игоревна попросила меня помочь с проверкой; у меня с первого класса не было плохих оценок, и ошибки я допускал редко, да и то обычно по невнимательности, потому что много читал, и писал верно, даже смутно ориентируясь в грамматике и пунктуации.

День стоял солнечный, в классе пахло мелом и вянущими на подоконниках геранями. Я пролистывал страницу за страницей, перечеркивая ошибки красной пастой. Оценки ставить запрещалось – это делала Оксана Игоревна, просматривая следом стопки проверенных тетрадей.

Среди многих мне попалась потрепанная, с заляпанными краями, без имени ученика, но с гордой надписью на обложке: «Тетрадь по всем предметам». Работы были из нашего класса, и догадаться, чья это, не составляло труда.

Хотя, честно говоря, я удивился, что у Вальки вообще есть тетрадь.

На страницах были нацарапаны корявые строчки, где туманно различалось что-то из уроков по биологии, географии и химии. Они перемешивались с рисунками, матерщинными словами и непонятными узорами в виде косичек и звезд.

А в конце – короткое сочинение на тему «Что мне нравится».

Я смотрел на эти пятнадцать-двадцать строчек, и по моей коже бежали мурашки. Бесконечные ошибки, по несколько в каждом слове. Валька умудрился напортачить везде, где только можно: написать вместо « еще » – « истчо », рассыпать запятые как из ведра, даже не поглядев, куда они падают, слить все подряд в один огромный абзац…

Но… оно было прекрасным.

Валька написал о том, как ему нравится вечерами залезать на высокие деревья и смотреть оттуда на закат. И я видел это в нескольких строчках ужасного текста: вот он держится за раскачивающуюся вершину сосны; и где-то вдали небо становится ярко-красным, разливается по горизонту необъятным чувством, и по нему плывут синеватые облака, унося с собой запах нагретой хвои, высоко вверх, оставляя засыпающую тайгу.

И таким глупым, пошлым после этого казалось мое собственное сочинение о каком-то фильме, что я посмотрел на выходных по телевизору… сочинение без единой ошибки.

Я замер, раз за разом пробегая по строчкам.

Как он смог? Ни одного красивого прилагательного, мысли перемешаны в кучу, предложения начинаются одним, а заканчиваются другим. С ошибками, от которых хотелось выколоть глаза и себе, и автору.

Невероятно.

Я вспоминал свои работы – их зачитывали на школьных линейках, они побеждали в районных конкурсах, печатались в областных газетах, – и понимал, что ни одна из них не может сравниться даже с парой слов, написанных Валькой. Они сверкали бриллиантами в груде ошибок, которые не допустил бы даже третьеклассник.

Оксана Игоревна заметила, как я притих, подошла и заглянула в Валькино сочинение.

– Господи! Ужас! Я эту гадость даже проверять не стану!

Она развернула тетрадь и начертила в ней огромный красный «кол», для верности несколько раз обведя его пастой. От этого линии стали кровавыми.

Листы захлопнулись.

На меня смотрела надпись: «Тетрадь по всем предметам», казавшаяся такой хрупкой и беспомощной.

Я сжал кулаки.

Как же это, должно быть, больно – приходить каждый день туда, где тебя считают отребьем. Недостойным внимания. Слышать тысячи слов о том, что ты неправильный, все делаешь не так, что в твоих поступках одни ошибки, да и сам ты – одна большая ошибка.

Как же это, должно быть, больно – быть Валькой.

– Что с тобой, Коля? – растревожилась Оксана Игоревна. – Побледнел весь… замотала я тебя совсем, иди домой, отдыхай.

– Ничего страшного, Оксана Игоревна… все в порядке.

– Ох, да когда же вы умолкнете! – зарычал Валька на комаров.

Снаружи палатки они кружили целой тучей: зудели, садилась на выцветший брезент, тыкали хоботками в ткань, перебирали лапками и искали щели в стенках и крыше – пробраться, укусить, да побольнее. Удавалось это немногим, да и тех мы обычно пришлепывали уже на подлете, но один черт тело повсюду ныло и чесалось, почему-то уверенное, что все эти твари уже здесь и безнаказанно сосут кровь.

На тайгу неторопливо опускалась ночь, и мы ждали ее с нетерпением, потому что вслед за солнцем уйдет и комарье. А там можно перебраться к костру: послушать тишину деревьев и посмотреть, как щелкают горящие ветки, выстреливая в звездную черноту снопами оранжевых искр.

Чуть в стороне от костра дожидался утра мешок с шишками, опираясь на бирюзовый бок мотоцикла «Планета-5». Рассветет – двинем в село.

Пахло теплым дымом горящего ельника и холодом разбросанных во все стороны болот.

– Иди подбрось веток, – Валька двинул меня локтем. – Костер вон подыхает совсем.

– Сам подбрось… – буркнул я, расцарапывая на ноге комариные укусы. – Слыхал, как гудят? Чуют, собаки, что мы здесь сидим. Как, блин, в засаде выжидают…

– А все равно вылазь. Заколебало.

Ну да, сидеть в палатке уже совсем невыносимо – аж зубы сводит от писка. Пусть, что ли, маленько покусают. Говорят, это даже полезно. Кровь не застаивается.

Я подполз к выходу и взялся за привязанное к собачке кольцо из дратвы. Опухшие руки слушались с трудом: из-за дня с колотушкой они висели плетьми, не пошевелишь.

Надо будет не забыть положить ее обратно – в шиповник сразу за ручьем на въезде к Лапе. Там она обычно и лежит, выстроганная много лет назад и пользуемая всем селом. Так уж получилось, что у нее идеальный вес и размер: от одного хорошего удара с кедров падают все шишки.

Но, конечно, не от удара девятиклассника.

Молния скользнула вниз, запуская в палатку стылый воздух. Я оглядел поляну и тут же дернул кольцо обратно.

Повернулся к Вальке.

– Там… там…

Оно было около костра. Большое, черное и живое. Шевелилось. Смотрело на огонь. Прежде чем я смог что-то понять, руки сами собой закрыли выход и теперь дрожали, словно им было известно то, чего я не знал.

– В чем дело? – переполошился Валька.

– Кто-то… кто-то у костра…

Я старался дышать ровно, как нас учили на физкультуре: два вдоха – два выдоха.

Сейчас-сейчас. Все уйдет, утихнет.

Пальцы сами собой стали стискивать брезентовый пол.

– Слушай, ну навряд ли это медведь… огонь же. Чего ему приходить? Наверное, кто-то из села.

– Ага… Пешком пришел, за двадцать километров. И поздороваться не захотел. Сразу к огню…

– Мда-а-а, тоже верно. Где колотушка?

– У входа. И что, ты с ней на медведя попрешь? Совсем дурак, что ли?