Борис Левандовский - Донор для покойника

— Полтора года назад, — начал Герман, несмотря на свое двойное отражение в затемненных очках, — меня доставили в это отделение с острым аппендицитом…

— Перитонит, — машинально отметил врач.

— … и прооперировали. Мне необходимо выяснить некоторые детали.

— Угу… — покачал головой врач.

— Нужно посмотреть архивные данные, — пояснил Герман.

— Угу, — снова кивнул врач. — Ничем не могу помочь — он развел руками, наглядно демонстрируя свою беспомощность. — Ключи от архива в старшей медсестры на общей связке. А она будет только в понедельник. Простите, молодой человек.

«Конечно, на общей связке, козел».

Похожую тактику Герман знал.

Когда врач уже собирался сделать недвусмысленный жест, означавший «все вопросы сегодня исчерпаны, не пора ли вам, молодой человек домой; приходите в понедельник, а еще лучше — никогда…», Герман вложил в лапу врачу десятидолларовую купюру.

— Я хотел бы выяснить некоторые детали без лишних задержек. Вы меня понимаете?

На этот раз врач обнаружил к Герману более живой интерес.

Теперь он его прекрасно понимал.

— Минутку, — он засунул деньги в карман халата. — Я посмотрю…

Дежурный врач прошел по коридору, открыл ключом дверь с надписью «ординаторской» и исчез за ними.

— Вам повезло, молодой человек, — заявил он, вернувшись через минуту. — Ключи оказались на столе.

Затем бодро повел Германа в архив.

«Конечно, они оказались на столе».

Это был крошечный архив, менее Герману не приходилось видеть: казалось, здесь нигде одновременно развернуться даже двум паукам, прилипших к потолку у плафона, внутри которого едва светила тусклая сорокаватна лампочка. По сути, это была просто маленькая каморка, в которой каком умница пришло в голову засунуть стеллаж, забить его под завязку картонными папками, а затем этот рассадник клопов гордо назвать архивом.

— Полтора года назад? Итак… март или апрель, — пробубнил врач, роясь в каких-то пыльных папках с таким выражением лица, который четко говорил: «Видишь, как я пачкать свой белый халат твоих несчастные десять баксов?!»

— Как ваша фамилия?

Герман назвал.

Врач, трудно дыша (вероятно, из-за пыли), копался минут десять, вглядываясь в каждую отобранную ним папку и в каждую страницу отобранной папки, только в Германа возникла веселая подозрение, что он разучился читать и пытается отыскать знакомые буквы.

— Есть… — наконец довольно крякнул врач и расправил свободной рукой загнутый уголок страницы. — Вот и ваша стационарная карта.

Герман невольно напрягся.

Сейчас он узнает… Сейчас он узнает… СЕЙЧАС…

На лбу выступил холодный пот, рубашка тоже моментально взмокшую.

— Да, посмотрим… — говорил врач; в линзах его темных очков Герман видел значки слов, подпрыгивали, перевернутые вверх ногами.

— Вот… Диагноз… Острый перитонит… Прооперировано… Оперировал… Угу… Состояние удовлетворительное… Ага — вот как! На следующий день — ухудшение… Анализы… — бормотал врач. — Переливание крови в объеме…

— А что именно вас интересует? — он поднял глаза на Германа.

— Ничего… Я уже выяснил, — глухо сказал Герман и без церемоний развернулся.

Элементарно.

Он вышел из старого больничного корпуса, еще польского строительства, и, замерев на мгновение, сделал глоток сырого воздуха; это был запах длинных дождей — немножечко грустный, как прощальные духи лета, что уходит. Небо над головой было еще чистым, но Герман чувствовал, что за дальними крышами домов уже собираются серые облака, как они Валуев, собираясь в гигантский мокрый кулак.

Машина ждала Германа на стоянке, за три квартала вниз по дороге. Он направился к забору больничного двора мимо двух чахлые клены, на которых причудливая ранняя осень уже кое тронула листья красно-желтой краской, как мимо перед этим прошелся неопрятный художник.

«Элементарно — вот КАК».

— Ты прав, парень, они влили мне зараженную кровь.

«Элементарно, да?» — снисходительно улыбнулся Гера.

Следовательно, именно так все и было: в тот день он часто терял сознание из-за лихорадки, и все события первого (и частично второго) дня спрятались за мутной завесой грез, жара и боли. Он не помнил о переливании, и это было элементарно. Видимо, позже сообщить ему об этом или не сочли нужным, или — просто забыли.

Хорошие врачи…

Герман вытащил из шкафа большую спортивную сумку — старого путешественника, — которая уже много лет, покрываясь пылью, ждала своего часа. Он поставил ее на пол, верх немного прогнулся, и, казалось, темно-синяя сумка улыбалась открытой молнией на боковом кармане, как забытый друг, о котором наконец вспомнили: «Как в старые добрые времена, Геро?»

Он начал складывать вещи. Что ему может понадобиться? Только самое необходимое: пара сменного белья, свитер, спортивная в случае ранних холодов, сигареты, и однодневный запас еды — несколько бутербродов, термос с горячим кофе, три банки консервов и все… Сумка получилась легкой, чуть больше трех килограммов — в самый раз.

Наконец он выпрямился и поплелся в гостиную.

Аккуратно распределил по карманам всю наличность, которая была в доме, а кредитные карточки и особо важные документы, которые лежали на столе в его кабинете, спрятал в плоском сейфе-тайнике, под дном массивного аквариума, занимавший почти четверть стены. Рыбы удивленно смотрели сквозь толстое стекло на непостижимую для них процедуру, наполняла шумом их миниатюрный мир и почему-то не посылала ожидаемого корма.

Герман настроений таймер автоматической кормушки и выбил пальцами по стеклу короткий дробь — охраняйте! Мобильный телефон оставил на подставке. Затем вышел в коридор, забросил на плечо сумку, которая по-дружески хлопнула его по спине и направился к двери.

«А как же я?! — возмущенно воскликнул маленький Гера. — Мах на мах — Ты же обещал!»

Герман вернулся к портрету и зачем вернул его лицом к стене.

От стука дверей портрет слегка качнулся.

Казалось, что он знал КОЕ.

На дверях с тонкой трещиной в стекле покачивались изображение медвежонка — талисмана московской Олимпиады. Одной лапой он придерживал любительский фотоаппарат, похожий на «Смена», висевший на шее, другой — приглашал прохожих посетить фотосалон.

С открытого этажом выше окна доносилась веселая песенка «Смоуки» о красивую девушку Алису. Двенадцатилетний мальчик, стоявший у двери салона, в такт музыке стучал обувью о тротуар. Духота была невыносимая. Жгучие солнечные лучи нагревали асфальт дороги, уж размяк.

Мальчик прятался в тонкой полоске тени и часто поглядывал на дверь фотосалона; они время от времени поскрипывали, выпуская посетителей, но каждый раз мальчик разочарованно морщился. Он уже ждал друга добрых полчаса и никак не мог понять, чем вызвана эта странная задержка — неужели, чтобы сделать фотографию, нужно столько времени?