Андрей Фролов - Яма на дне колодца

Жанна не прилетает по мою душу на черных кожаных крыльях. Не бросается диким волком Константин, чьи челюсти способны перемолоть кость. Эдик не бежит через двор, размахивая пистолетом. Адские гончие, скрывавшиеся во тьме за спиной Гитлера, не восстают из-под земли, хватая за ноги. Самого Себастиана тоже не видно…

Дом, как и окружающий его огромный двор и сад, словно вымерли. Притихли, наблюдая за моей реакцией. Выжидают, как умелый охотник — звонкого капканного щелчка.

Улица частного сектора — Славянская, только теперь читаю ее название на табличке ближайшего сруба, — пуста, как и в прошлый раз. Будто вымерла, хотя ставни на многих домах открыты, а над трубами вьются дымки.

Здесь, за пределами Особняка, жужжат шмели и проносятся мимо лица голодные комары. Пахнет полынью и скошенной травой. Слышно карканье вороны, гудят на столбах электрические провода. Мир набирает сочность, расцвечивается новыми, почти забытыми красками.

Наклоняюсь, подхватываю первую коробку и заношу ее внутрь.

Дом-невидимка облегченно вздыхает, расплывается в знойном летнем мареве желеобразными очертаниями. Ставлю коробку на газон слева от подъездной дороги и возвращаюсь за следующей.

Замечаю Пашка, застывшего на подъеме с подвальной лестницы. Торчок, судя по всему, не может поверить глазам. Остолбенел в побегах вьюна и не в силах пошевелиться.

Надлом в моей душе становится шире, и его заполняет густая темно-розовая жижа.

#Смирение. #Покорность. #Судьба.

Желтый фургон доставки давно скрылся за поворотом. Но я все еще вспоминаю его лимонный борт. Вспоминаю, снова и снова жалея об упущенной возможности…

Заношу еще одну коробку. Затем еще одну.

Замороженные стейки. Помидоры и морковь. Горы шоколадных батончиков для Колюнечки. Табак для кальянов Петра. Тонны фисташек. Дыни и персики, картонки с молоком и кефиром. Специи и макароны. Оливковое масло, пирожные коржи, пластинки для лазаньи, сыры в вакуумной упаковке. Фарш, куриное филе, колбасы. Я таскаю продукты внутрь двора, словно заботливый отец семейства, вернувшийся из «Ашана» или «Ленты».

А затем замечаю грузовик.

Точнее — ассенизаторскую машину с цистерной, выворачивающую на нашу улицу со стороны Кропоткина. Самый обычный грузовой «ГАЗ», в кабине которого теснятся трое рабочих. Чуть сплюснутый цилиндр для дерьма выкрашен в оранжевый цвет. Яркий, словно пушистые плюшевые пуговицы на несуразном костюме зубастого клоуна. Словно полосы георгиевской ленточки, святые по сути и опошленные быдлом, на потеху моде вяжущим ее на антенны машин…

Машина, окутанная клубами светло-серой пыли, приближается, переваливаясь на ухабах того, что здесь принято считать дорогой.

Сначала мне кажется, что она направляется прямо ко мне. Замираю, не чувствуя веса холодной коробки в руках. Но цистерна тормозит в паре домов к востоку. Только теперь я вижу возле ее заднего колеса канализационный люк и край бетонного колодца, выпирающего из травы.

Хлопают дверцы — работники в апельсиновых спецовках и неизменных кирзовых сапогах выпрыгивают из кабины. Один сразу начинает поддевать крышку люка ломом. Второй разматывает грязный хобот насосного шланга. Водитель, отступив в сторонку, закуривает, повернувшись ко мне спиной.

#Надежда. #Опасность.

Ищите по хэштегам в твиттере того, кто уже не жилец…

Заношу коробку с едой через порог калитки.

Пашок на прежнем месте. Быстрый взгляд по окнам — за ними не колышется ни одна штора. Внутри двора тихо так, что хруст камней под ногами рвет барабанные перепонки. Нарочито медленно складываю свою ношу на уже составленные картонные кубы. Возвращаюсь вовне.

Мужики, приехавшие прочищать канализацию, отнюдь не прыщавые курьеры из числа тех, кому рот дерьмом забьешь, а он и плюнуть побоится. Матерые, крепкие, хоть и выпивающие — сразу видно. У таких под сиденьем и длинная отвертка найдется, и монтировка заветная…

Белизна в моем сознании сменяется багровым покрывалом, не позволив даже на секунду пропитаться надеждой. Словно во сне, я огибаю оставшиеся несколько коробок, в которых медленно подтаивают замороженные индюшачьи окорока. В которых нагревается дорогое вино, заказанное в лучших магазинах города. В котором набирают летний жар и с каждой секундой скукоживаются спелые заморские киви.

Иду к ассенизаторам медленно.

Будто надеюсь, что сейчас меня остановит гневный окрик Эдика.

Вот-вот, вот прямо сейчас…

— Мне нужна помощь, — говорю я, останавливаясь за спиной водителя.

— Чего? — тот вздрагивает, словно я подкрался к нему из таежных кустов, а не прошел пару десятков шагов по безлюдной улице. — Ох, бляха-муха, напугал… Чего ты, паря, там бормочешь?

— Помогите, — повторяю, еще не до конца осознав, что творю. Больше не слышу дыхания Особняка. Но знаю, что тот наблюдает даже сквозь высокие кирпичные стены. — Пожалуйста, заберите меня отсюда. Меня удерживают силой…

— Ух-ты, мать твою!

Водитель улыбается, будто услышал что-то забавное. Глубоко затягивается сигаретой, склоняя голову набок.

— Василич! Глянь сюда. Еще одного травокура принесло… Что ж вас в жару-то так накрывает, бедолаги?.. А может новое что вырастили? Отсыплешь на вечерок?

Коренастый морщинистый Василич перестает разматывать ребристый шланг. Недовольно выглядывает из-за цистерны. Хмурится, щурится, сплевывает в траву.

— Да ну тебя, Леха! Нашел, мать твою, забаву… Щелкни в тыкву разок, сразу полегчает…

И добавляет несколько матов, не обидных, просто для связки слов. Но водитель Леха смотрит на меня так, словно размышляет, а не щелкнуть ли действительно в тыкву . Отступаю на полшага, поднимая перед собой раскрытые ладони. Шепчу:

— Я не наркоман! То есть давно уже не наркоман… клянусь! Мне помощь нужна… понимаете?

Не знаю, что именно понимает из моего лепетания работник сферы ЖКХ, беззаботно дымящий самой вкусной в жизни сигаретой. Но вместо ответа или удара он вдруг свободной рукой вынимает из кармана штанов простенький дешевый смартфон. Поднимает на уровень лица и привычным скольжением пальца включает камеру.

— Вот ржака будет, когда парням на участке покажу… — Наводит объектив на меня. Зажимает сигарету зубами и прихватывает аппарат обеими ладонями, чтобы не прыгала картинка. — Ну-ка, болезный, что за херню ты ща нес? Повторишь?

— Вы не понимаете… — говорю, задыхаясь от бессилья.

Когда в прочитанных книгах или просмотренных фильмах главные герои вдруг начинают бессовестно тупить, я испытываю откровенную злость. Сейчас, впервые за четверть года добравшись до тех, кто может помочь, я не способен связать и двух слов…

Проклиная себя за непослушный язык, мотаю головой. Согнутым пальцем указываю на телефон. Мычу: