Юлия Гладкая - Первый дубль

— Знаешь, давай поужинаем, а после сыграем еще, — предлагаю я.

Катя молчит.

— Ну же, любимая, не сердись, я сейчас вернусь к тебе.

Пешка наконец-то захвачена.

— Слышишь, малышка снова плачет.

Жена идет по комнате, я слышу, как ее босые ноги ступают по полу. Она ходит в белой рубахе и босиком с тех пор, как заболела, и не слушает врачей.

— Слышишь? Плачет же. Мне надо идти.

— Это ветер в трубах, — поспешно отвечаю я, но она будто не слышит.

— Ей плохо без меня, — шепчет Катя, постукивая пальцами по стеклу: бам, бам.

— Разве у нас плохо? — Я, отдуваясь, сажусь на пол и гляжу на жену. Катя стоит возле панорамного зеркального окна, которое выходит в сад. Она обхватила себя руками, и шаль, укрывающая плечи, висит сломанными крыльями. — Катя, — зову я, — пойдем вниз или, хочешь, подадут сюда?

— Хочу, — соглашается жена, и я с облегчением вздыхаю, затем встаю с пола и, сжимая пешку в руке, иду к видеофону, стоящему на камине.

Позади раздаётся звук, похожий на хруст льда. Оборачиваюсь и вижу, словно в замедленной съёмке, как Катя упирается в стекло. По зеркальной поверхности разбегаются трещины, и она делает шаг вперед.

— Нет! — Я бросаюсь к ней, но не успеваю. Шаль распахивается навстречу ветру, и обретшая свободу женщина летит.

Из дома выбегают слуги, а я стою у разбитого окна и смотрю на нее, хрупкую, будто уснувшую среди лилий и роз. В оцепенении опускаюсь на колени среди стекла и вздрагиваю: из каждого осколка зеркала смотрит девочка, ее губы окрашены алым…

Мертвое море не шелохнется.

Бирюза набила оскомину, и я закрыл глаза.

— Ну что же, тут все ясно. Как вы себя чувствуете? Готовы еще поговорить или на сегодня достаточно?

На веках изнутри отпечатались тигровые лилии и мертвая белая птица. Лучше бирюза. Я устало посмотрел на доктора.

— Что вы еще хотите узнать?

— Всего один вопрос, — пообещал мозгоправ. — Вы скучаете по дочери?

Я удивлено уставился на него, будто не понял слов.

— По кому? — зачем-то переспросил я, хотя и так расслышал.

— По дочери, — повторил Додсон, постукивая по дужке очков: бам, бам.

— Вы ничего не путаете док? — Я развел руками. — У меня нет дочери.

— Верно, — согласился Додсон, — нет. — и сделал пометку в блокноте. — А, скажите, почему заболела ваша жена?

— Ну, я не доктор, не знаю.

Голова начала ныть, пальцы потянулись к вискам.

— То есть вы не можете назвать причину или тот момент, когда она впала в депрессию?

— Причину я не знаю. — Мне чертовски надоел допрос. — А время, наверное, пару лет назад или пять, но не раньше.

— А раньше Катя была здорова?

— Да что за вопрос!

Я вскочил с дивана, и угрюмый санитар тут же поднялся, загораживая дверь. Я, пару раз вдохнув, постарался ответить как можно спокойнее:

— Раньше она не болела. Мы жили счастливо. Она писала картины, и мы втроем ездили на море.

— Втроем? — Додсон оживился.

— В смысле вдвоем, я и она. Доктор, я устал, видите, уже заговариваюсь.

— Конечно, Семен, идите отдыхать, увидимся завтра.

— Так скоро? — я удивился. Обычно между нашими сеансами проходило дня три.

— Судья просит поторопиться.

Я кивнул, будто понимал о чем речь, и, попрощавшись, покинул кабинет. Идя рядом с конвоиром, я пытался понять, почему сказал втроем.

Следующий день был как близнец предыдущего.

— Семен, вчера вы упоминали поездку на море с женой. Расскажите об этом подробнее. Вспомните каждую мелочь.

Мне было лениво сидеть в кресле или сонно, не поймёшь с этими лекарствами, поэтому сегодня я развалился на диване песочного цвета, и врачу пришлось выводить проекцию на потолок. Мигнул свет.

Желтый песок заполняет пляж. Над волнами носятся белые птицы, пронзительно крича. Я сижу в тени зонта на пледе в красно-белую клетку и смотрю, как волны играют в салки. Мне хорошо и спокойно. Рядом Катя, сложив ноги по-турецки, рисует скетч. Море, песок и девочка с мячом. Я оглядываю пляж, но не вижу детей. Улыбаюсь, Катя художник, она так видит. Катя поворачивается ко мне.

— Милый, подай шляпу.

Я по-тюленьи падаю набок и тянусь к соломенной шляпе с широкими полями. Шляпу купили на ярмарке в прибрежном городке. Там на бирюзовых мостовых лежали розоцветные циновки, служащие латками для продажи. Улыбаясь, убираю в сторону плюшевого фламинго и, дотянувшись до шляпы, подаю ее Кате. Та целует меня в нос, и я вижу вблизи песчинки веснушек, рассыпанные у нее по щекам.

Жена легко вскакивает и босая идет по пляжу. Ветер развивает сарафан, ей приходится придерживать шляпу, чтоб не унесло. Я лежу на пледе и любуюсь Катей. Она смотрит на море и открывает рот, будто в крике. Слов не слышно, их уносит ветер, слышно только море и чаек.

Мигает свет.

Доктор внимательно посмотрел на меня, словно я раскрыл тайны мироздания. Я промолчал.

— Семён, это очень красивое воспоминание. Но вам не показалось, что в нем есть некоторые, — он запнулся, — детали, которые перечат рассказу.

— Нет. — Я удивлено поворачиваю голову, чтобы видеть Додсона. — Ничего странного не вижу.

— Ну хорошо, — врач закивал головой, как игрушка в автолете, — скажите, а откуда у вас плюшевый фламинго?

— Не знаю. — Я почесал затылок, пытаясь вспомнить. — Может, он не наш. Кто-то из детей оставил, а Катя подобрала. Знаете, Док, она собирала вещи, а потом рисовала их.

— Возможно, — согласился Додсон, но стало понятно, что это еще не все. — Девочка, нарисованная на скетче, ребенок с мячом, кто это?

— Док, вы сами всё видели, — я ухмыльнулся. — Если бы ваш аппарат обманывал, сюда бы не помещали таких, как я. Там не было детей, это фантазия автора.

— И кого Катя звала вы тоже не знаете?

— Я не слышал слов. Возможно, она пела. Катя любила петь. — Я помрачнел, вспомнив ее хрустальный голос.

— Семён, вы противоречите самому себе. Только что вы сказали, что детей на пляже не было, но предполагаете, что фламинго чья-то игрушка. Чья?

— Да не знаю! — Я зло взглянул на врача. — Не знаю, где подобрала его Катя и зачем притащила с собой. Привезла — значит надо.

— Понятно, — почему-то грустно сказал Додсон. — Расскажите мне о себе.

— В смысле? — я удивился. — Вы же все обо мне знаете.

— Да, но повторите. Сверю данные.

Я вздохнул и начал бубнить, как мантру:

— Чудин Семен Карлович, две тысячи двести восемьдесят первого года рождения. Работаю в Компани «Светлый путь» инженером проектировщиком.

— Дополнительная специальность? — перебил док

Я задумался, а затем пожал плечами:

— Отсутствует.

— Так, так, а когда вы в последний раз были на работе?

Я вздохнул.

— Наверное, в начале болезни жены, а после меня заменил клон.

— Но теперь вы не используете Элби?