Pferd im Mantel - Очищение молитвой [Неоконченное]

— Глядите, отцы! Сейчас мы тут. — ткнул пальцем Глеб. — Если же прямо отсюда строго на север пойдём — аккурат к Шоше выйдем. А нам туда и надо!

— Да, но ведь сказано… — попытался парировать прокашлявшийся Софроний.

— А что сказано-то, ты вспомни, брат! «Оставив мертвый град, где стрелы пали» — вот что сказано! Оставив!!! Всё мы делаем правильно, как Евлогий писал! А могли и сразу от Пскова через Тверь двинуться — там короче. Но не пошли, вот и выходит всё по пророчеству. Это и есть решение, ведь сказано — оставив мертвый град — на север! Ну же, отцы!!!

— А ведь ты прав, Глебушка! — огладив бороду, кивнул отец Зосима. — Вот и урегулировалось то, о чём с отцом Тихоном мы недоумевали. «На север — два на десять, да ещё два» — нисповедимы пути Господни! С утра выходим…

А дальше — лесами, заснеженными полями, по льду рек, стремили они путь свой к точке, отмеченной карандашём на карте. Жильё встречалось реже, оттого и натиск потустороннего не так одолевал. Но силы тратились быстрее — вот он, путь по снегам и бездорожью. Чем ближе подбирались иноки к искомой точке, тем длиннее становился день, темнело позже. Зима, рассчитавшись с этим миром, неспешно удалялась, давая дорогу весне, но погода… Погода не баловала. Днём теплело, а по ночам всё так же схватывало морозцем и по утру иноков, собиравшихся продолжить путь, поджидал наст. Сухонький отец Зосима редко проваливался, а вот стокиллограмовому брату Глебу везло меньше. Мощный телом монах ежесекундно проваливался своими лыжами под наст, и терпение подходило к концу — в итоге проложил все силы зла, препятствующие им в пути, да так, что отец Зосима, не слыхавший такой отборной брани, почитай что, с детства, сам чуть не провалился под землю:

— Глебушка! Да что ж ты?! Ты это забудь, а лучше так: «Господи Иисусе, сыне Божий…»! Ну!!! И Бог поможет!

Семнадцатого марта, если верить часам с календарём на ручище брата Глеба, монахи, углубившись в лес, вдруг упёрлись в трёхметровую бетонную стену с колючей проволокой.

— Пришли. — умывшись снегом, сказал старец. — Не соврал полковник, да и не мог он — всё по книге. Помоги нам, Господи!

— Ну, что пойдём теперь по стене. — подытожил Сафроний. — Скоро смеркаться станет. Надо бы ночлег какой найти — не в лесу же ждать. Да и проход найти надо бы. Завтра последний день…

— Язык твой — враг твой. — отрезал Глеб. — «Последний»! Думай, что говоришь!

— Что вы как петухи! Ну-ка, тихо. — осадил сцепившихся было спутников старик. — В лесу ночевать не след. Давайте-ка вот направо. Дорога там — значит и въезд там. Правильно, Глебушка?

— И не поспоришь, батюшко! Ну, с Богом!

— Ну-ка, глянь ещё, Софроний! Не идёт ли Глебушка?

Брат Софроний, укутавшись, скрипнул дверью и в который уж раз вышел наружу, в метель. А через две минуты дверь растворилась снова, и обмахивая друг друга от снега, в гараж, ставший им приютом на эту, последнюю ночь, ввалились уже оба — и Глеб, и Софроний.

— Глебушка! Ну что ж ты так долго?! Извёлся весь уже!

— Прятался, отче! Сперва я въезд нашёл — почитай, километр отсюда. Это раз. Ворота там высоченные заперты. Осмотрелся, глянул в щель, а там в глубине, не рассмотреть, светится что-то!

— Да ну?! — удивился Софроний.

— Да. Но что — непонятно…

— Никак — люди? — осторожно предположил старец.

— Это вряд-ли, батюшка. — покачал головой монах. — Мертвецы там. Не сосчитать. Кто бродит, а больше всё вповалку лежат…. Как люди, прислонившись друг к другу. Потом слышу — сзади как шаркает кто-то! Я от щели-то — назад, Бог мой — мертвяки! Ко мне подбираются! Руки этак вот вперёд, морды — не приведи Господи! Я как чесану!!! Они вялые, пошли за мной было, да отстали. Темно всё же. Я и подумал — на дерево стал забираться. И что внутри рассмотреть, и чтоб…эти не достали. А в тулупе страсть как неудобно… Но навык-то остался! Залез на сосну, уселся — гляжу. Территория, отцы мои — огромная. Темно конечно, но строения в глубине угадываются. Там и светится что-то. По моему мнению, работает резервное освещение. Всё-таки, такой объект… А потом главное! Бррр! Сижу я, значит, и смотрю. Снег валит! И тут, знаете, как затылком что-то почувствовал! Оборачиваюсь — а оно вот сзади, метрах в пяти! Сначала подумал — призрак! Да нет, тут другое! Парит в воздухе — метров пять над землей, ну, как я сидел. В хламидине какой-то, а ног — нет!!! Морда — ч то у слона, с хоботом вот вместо носа! Страсть!!! Я попытался крест сотворить, да как грохнусь вниз! Бог сугроб подложил, но дух так и перехватило! Пока в снегу барахтался — этой штуки след простыл. А я как припущу обратно! Сховался за бытовкой, из-за неё поглядываю. Страсть! Самое-то жуткое — знаете что?!

— Что? — спросил Софроний.

— У него глаза — человеческие!!!

— Ужас тихий.

— Ну вот. — продолжил Глеб. — Потом гляжу — идёт кто-то…

— Мертвец!!! — попытался догадаться Софроний.

— Сам ты мертвец! Ты это был!!!

И все трое расхохотались.

Но осадочек остался, и, отправив молодых монахов спать, отец Паисий встал на молитву. Мерно клал поклоны перед выставленными на старую, посеревшею от времени и сырости паллету, путевыми иконами. Читал и читал правило и акафисты. Сморенные сном и свежим воздухом монахи спали, похрапывая и переворачиваясь во сне… Тикали часы на руке брата Глеба, отсчитывая часы и минуты нового дня, а отец Зосима молился. Через несколько часов заря озарит восток, и…

Протирая руками заспанные глаза, тихо поднялся Глеб, приложив палец к губам, взял старца под руку, отвёл на своё место, подложил щеп в костёр. Надо поспать. Глаза слипаются… Пробормотав под нос строки отходной, старец преклонил голову и уже через минуту провалился в сон.

Он не видел, как Глеб, стараясь не шуметь, залез на чердак гаража, и ухмыляясь, вернулся обратно, держа в руке ржавую косу с обломанной рукояткой. Подбросив ещё дров, брат Глеб скинул с себя тулуп и остался в поддёвке — камуфляжном армейском костюме. На погонах его куртке в отблесках костра сияли звёзды… Глеб, поплевав на руки, поднял с пола камень, и мерными движениями начал точить косу.

Вжик-вжик.

Вжик-вжик.

Вжик-вжик.

На востоке уже алело. Снег утих и торжественно и мрачно из-за верхушек припорошенных снегом сосен, на небо поднималось солнце.

Восемнадцатое марта. Запомните этот день!

Вопреки оптимистичным прогнозам Фёдора, Степан Политыч выздоравливал медленно. Почти месяц пролежал в кровати, а подниматься начал только в середине декабря. Какие бы чудесные превращения с пошатнувшимся здоровьем людей не происходили в последнее время, Политычу мало не показалось. Температура держалась почти неделю и старик метался в бреду. Баев старался навещать его каждый день, вкалывал антибиотики. Федя с Ваней рекрутировали старух — соседок, чтобы ходить за Политычем, пока сами метались по окрестностям. А беготни хватало! Получив в команду пополнение — в виде загадочного бородача Аслана — Фёдор не успокоился. Русков поставил грандиозную задачу, а именно: пройти все окружающие деревни и сёла, заглядывая в каждый дом, сарай, угол; собрать съестные припасы по погребам и сельникам; лекарства, спирт, и водку конечно же; проверить и отыскать посевной материал; скотину и птицу, ежели чудесным каким образам оная не разбежалась восвояси и не была пожрана перерожденцами и прочими новомодными упырями, словно мухи по весне выползающими из лесов и полей; да проще сказать — всё, годное в хозяйстве, общественном и домашнем, включая бумагу, карандаши, книги. Да разве упомнишь всё?! Увидел — хватай, набрал — тащи. Не можешь сам — зови с Села, там целая бригада на такие вот мародёрские дела скомплектована.