Pferd im Mantel - Очищение молитвой [Неоконченное]

— Какая разница, отче…. - резко ответил Дуров. — Главное — это всё закончится.

— Этот день — дата празднования Пасхи, самого главного нашего праздника, друзья мои. — вдруг прозвучал тихий добрый голос и на плечи Софрония и Дурова легли руки отца Зосимы. — Девятнадцатое апреля две тысячи двадцатого года — именно тогда мы и будем праздновать Пасху. Это будет великий Праздник, дети мои. День, когда сгинет нонешний мир, а на смену ему придёт мир новый. Ты говоришь — Судный День, Софроний? Ты не прав — именно здесь и сейчас каждый наш день — судный. Страшный Суд — он не там, впереди. Он уже свершается, и всем нам предстоит пройти через этот великий суд. А тогда…. Будет Пасха. Какой ещё мир не видывал! Но праздновать её предстоит не всем… Не всем. — вздохнул старец. — Не трепещите! Вы только подумайте, какой звон будет стоять! Какие переливы предстоит услышать! Слава тебе, Господи!

Последние дни пекло так, что впору самому задымиться. Июльская жара согнала с полей бригады, а мужики из охранных команд, заступая в смену, приходили на базу в майках и шортах, вопреки правилам, установленными Советом. Под палящими лучами солнца пожухла даже трава, а лишь наступали вечерние часы, к колодцам выстраивались очереди селян с вёдрами и бидонами на тележках — наступала пора поливать огороды. Хорошо тем, у кого во дворе собственный колодец или скважина! Но таких дворов — единицы, поэтому к общим выстраивались очереди. Ну ладно бы ещё отстоял, набрал воды, принёс — и всё; так нет же! Приходится возвращаться вновь, и опять, и снова. Мучение и трата времени! А другого пути нет — подсохли даже пруды, не черпнешь. Питьевую воду уж несколько лет как развозят, на то и человек приставлен к делу, и лошадка с телегой. Но на полив-то воды сколько нужно! А дерзни не поливать: вспомнишь зимой, как есть вспомнишь. И самыми последними словами по себе, ленивому, словно кнут пройдёшься. Эх, да чего говорить: сельская жизнь российская сама по себе не для ленивых. А уж в нынешнее-то время…

Как пала жара, текущие работы на Селе встали. Шутка ли: тридцать семь в тени! Понимая, что в такую лютую жарищу затевать что — только себя гробить, Срамнов, переговорив с Русковым и батюшкой, выбил для своей команды нечто вроде отпуска. Да и то сказать, если б даже и не жара, всё одно — Село замерло в ожидании переезда людей с Центра. Совет, не взирая ни на какие погодные аномалии, кипел — и тех, что приехали первой волной, разместить и по работам расставить, поставить на довольствие, помочь вжиться в уклад. А лесные — что лесные? Они свою работу сделали, да так, что теперь всему анклаву дай Бог управиться! Можно и передохнуть несколько дней…

«Отпуск» пришёлся к месту и ко времени. Внутренних вопросов понакипело, плюс к тому новый человек в команде — Сева. Так-то, конечно, какой он новый… Но вышло так, что в команду лесных Сева влился нетрадиционно немножко, в процессе. И надо бы, наконец, расставить все точки. И людей послушать надо — каждому есть что сказать-то. Больно много всего произошло в последнее время, существенного, важного. С появлением вояк на Селе многое изменится и задачи встанут уже более масштабные. Готовиться к этому надо уже сейчас, продумать всё, посоветоваться. И тот день, запавший в память каждому из лесных, вся команда провела на реке, соорудив подобие навеса и новых мостков, чтоб удобнее в воду слезать. Кушалка — река только по названию, а реально — ручей. Два, ну, три метра шириной, и то, в самых широких местах. А берега — обрывистые, да и илом изрядно заплыла речушка с тех пор, как колхоз, дыша уже на ладан, замыслил зачем-то вложиться в затратную ирригацию прилегающих к полям лесных болот. Вложился. И сдох; по этой причине, или иной какой — уже и несущественно, а если кому досконально и известно, так это только Рускову. Теперь-то что? Уже не исправишь, а река затягивается и мелеет. А старики говорят, что раньше, в царские времена, Кушалка была судоходной даже. Это наврядли, больно извилиста — какое тут судоходство. Думать надо, прежде чем лепить в белый свет, как в копейку. Тут искупаться бы — большего-то и не надо теперь!

Ну вот, натянули брезентовый тент, собрались под ним всем составом. Окунулись раз, второй, пообсохли. Каждому понятно — не детство вспоминать и былые времена собрались, другая всему причина, и причина вполне понятная. Ожидаемая.

— Ладно, мужики. — ковыряя в зубах травинкой, начал разговор Федя, усевшийся на один из раскладных стульчиков, принесённых из дому, голый, бронзовый от загара, только лысая голова банданой перетянута да тёмные очки на носу. Команда вся, под стать старшему, расселась под тентом, слушая. — Чего вокруг да около шариться. Пора нам свериться уже, мужики. Считай, с Лихославля мы кто где, порознь. Как в старых фильмах ужасов — как ни ответственный момент, они там разделяются. Ну, это может, для того, чтоб интереснее кино было; но у нас кино другое тут, нам оно и ни к чему вроде как. А когда такое, то множатся непонятки. Надо нам разрулить теперь всё это. Чтобы ни у кого в голове непоняток никаких не осталось. Но дело-то даже и не в этом: мы, считай, как семья — сели, разобрались, всё разрулили. Это не вопрос…

— А в чём тада вопрос, Федя? — сделав заинтересованную мину, спросил Политыч.

— А то сам не знаешь, Степан Политыч?! — удивлённо переспросил старика Срамнов. — Все в курсе, по-моему. Но озвучить всё равно стоит. Мы с вами, мужики, вроде как кинули хоро-о-оший такой пакет с дрожжами в выгребную яму на дворе. Образно. А сейчас жара! Того и гляди, оттуда полезет. И кого первыми то, что полезет оттуда, изваляет? Мы кидали, нам и разгребать. Звиад завтра — крайне послезавтра — со своими парнями окончательно нагрянет. Не то, чтоб я вдруг начал считать, что это плохо как-то. Нет. Всё это хорошо, и нашими же руками сделано. Но для нас — я так думаю, и произойдёт это очень быстро, не успеешь «а!» сказать — всё изменится. Понимаете, о чём я тут распинаюсь?

Все молча закивали. Конечно, Фёдор тут никого своими откровениями не удивил — небось, не детишки, сами всё понимают. Политыч, комкая в пальцах папиросину, продолжил начатый обстрел старшего:

— Это-то понятно, Федь. Ты вот лучше скажи конкретнее, что сам обо всём этом думаешь. А там и мы свои пятикопеешные вбросим…

— Так — так так. Я-то хотел начать чуток с другого… — почесав шею рукой, ответил Срамнов.

— Зачем с другого? — переспросил его Аслан. — Сам сейчас сказал: это самое главное. Раз это главное, давай и говорить. Зачем скакать — туда-сюда, туда-сюда?

— Точняк, Аслик. — вклинился Папа. — Поле реально не паханное, с остальным и в процессе разберёмся.