Наталья Калинина - У судьбы две руки

Она решила, что утром отправится в город, найдет кафе с Интернетом и проведет собственное расследование. Чтобы не забыть детали, Алина достала тетрадь и принялась подробно записывать сон. Она описала город таким, каким видела его, мост с низкими каменными перилами, на котором ожидала неприметную карету. Жаль, что она не увидела герба на экипаже знатной дамы. Забавно оказалось бы обнаружить, что такой существовал в реальности. Ей хотелось узнать как можно больше о той незнакомке, о Диего де ла Торре и, конечно, о Элизабет Гарсия, дочери аптекаря.

Алина так воодушевилась предстоящими поисками, что не заметила, как просидела в кровати до утра, скрупулезно записывая детали всех увиденных после ее приезда в Гористый видений. И только когда молочная дымка рассвета медленно стала просачиваться сквозь наполовину прикрытое шторой окно, отложила тетрадь и ручку. После того как девушка записала историю со всеми подробностями, желание спать вернулось. Может, удастся увидеть продолжение истории? Но когда Алина уже стала задремывать, думая об Элизабет и Диего, ее разбудил настойчивый стук в окно. Девушка приподнялась на локте и заметила, что за стеклом кто-то маячит. Первым ее порывом было задернуть штору и затаиться, как в ту ночь, когда случилась буря. Стук повторился, и затем кто-то приблизил лицо к стеклу, желая разглядеть обстановку в комнате. Прячься не прячься, а ее заметят. Похоже, так и случилось, потому что тот, кто находился за окном, замахал руками, отчаянно пытаясь привлечь к себе ее внимание. Алина поднялась и осторожно приблизилась к окну. На улице находилась девушка или молодая женщина, которая, увидев Алину, сложила руки перед грудью, будто в мольбе. Похоже, что-то стряслось. Алина взялась за ручку, собираясь открыть окно. И в этот момент увидела, что у девушки за окном полностью белые, словно покрытые бельмами, глаза.

Герман открыл глаза и в первый момент ничего не увидел, завернутый в темноту, как в кокон. Только позже, когда несвойственная ему паника, вызванная внезапной слепотой, тошнотой подкатила к горлу, он различил далеко над собой покачивающиеся серебристые точки с длинными, как у комет, хвостами. Ему пришлось сощуриться, а затем, наоборот, широко раскрыть глаза, чтобы звезды наконец перестали расплываться и двигаться. Похоже, внезапные проблемы со зрением — последствия сильного удара. Огрели ли его дополнительно, чтобы вырубить понадежнее, или оказалось достаточно столкновения с машиной? Герман пошевелил конечностями, проверяя, не сломаны ли. Затем коснулся рассеченного над бровью лба и осторожно промокнул заливающую глаз кровь рукавом куртки. После этого постарался сесть: вначале перекатиться на бок, затем подтянуть к груди колени, опереться ладонью о землю, оказавшуюся сырой и вязкой. Судя по всему, он отлетел после удара на обочину. Но как бы там ни было, валяться и дальше на дороге, пусть и с краю, было не просто опасно, а смертельно опасно. Герману удалось сесть, но звезды вновь закачались и расплылись кометными хвостами, а ребра с левой стороны отозвались резкой болью. Похоже, приложился он здорово не только головой, но и боком. Герман вытянул ноги, и те неожиданно уперлись в препятствие. Препятствие было вокруг на расстоянии вытянутой руки — сухое, жесткое, царапающее ладони острыми каменными гранями. Стиснув зубы от боли, Герман кое-как поднялся на ноги и тут же оперся на стену, чтобы не упасть. Когда приступ внезапного головокружения отступил, мужчина тщательно, насколько мог, исследовал место. Открытие его не обрадовало: судя по всему, его скинули в узкую и глубокую яму. То ли они приняли его за мертвого и не стали заморачиваться, то ли собирались вернуться и добить свою жертву. Засыпать землей, к примеру. Уповать на то, что жители смилостивятся и отпустят его, было слишком наивно. Кричать тоже, наоборот, нужно затаиться, прикинуться мертвым и тем самым немного продлить себе жизнь. Позвонить кому-нибудь и рассказать, что с ним случилось, оказалось невозможным: прежде чем столкнуть в яму, у него забрали телефон, бумажник и ключи. Герман еще раз ощупал стены, проверяя, можно ли взобраться по ним. Но те были отвесными, каменистыми. Чудо, что, упав, он не сильно разбился. Спасло его то, что дно ямы было земляным, раскисшим от дождей, а не каменистым.

Приступ дурноты, куда более сильный, чем раньше, согнул пополам и вывернул наизнанку. Когда Герману стало немного легче, он сел, привалившись спиной к стене ямы и прикрыл глаза. От кислоты горло горело огнем, желудок скручивало в узел, а язык стал шершавым, будто наждачная бумага, и, казалось, царапал нёбо. Герман многое бы отдал за глоток простой воды, пусть несвежей, из лужи, тухлой. К жажде добавился и сильный холод. Герман застегнул «молнию» на куртке, спрятал шею в ворот, руки — в рукава. Но все равно трясло так, будто его поместили в морозильную камеру.

Сколько он так еще просидел — неизвестно. Часов у Германа не было. А звезды, исчеркав черноту кометными хвостами, казалось, застыли на небе навечно. В какой-то момент, обессиленный жаждой, болью и холодом, Герман пожалел о том, что очнулся и вообще остался жив, раз участь его решена. Но тут же и оборвал себя. Не поддаваться отчаянию! Раз выжил, значит, нужно действовать.

Герман поднялся на ноги и вновь обследовал стены. Вдруг удастся выковырять обломок камня, которым можно процарапать ступеньки. О том, что глубина ямы больше трех метров и ноги с трудом его держат, он старался не думать. Главное, не бездействовать. Иначе легко впасть в отчаяние.

Мужчина сумел раздобыть кусочек камня — слишком маленький для того, чтобы тот мог принести ощутимую пользу, но даже этот обломок придал ему уверенности. Однако после долгих попыток процарапать в каменной тверди хоть малейшее углубление Герман вынужден был отступиться. Скоро рассветет. И когда за ним придут, его мучения оборвутся скоро и бесславно. А может, и не придут, так и оставят его умирать долго и мучительно. Герман еле удержался от того, чтобы не заорать во все горло и не воззвать к милосердию жителей, чтобы те оборвали его мучения немедленно.

«Сдаешься? Уже?! А как же обещание? — напомнил он мысленно себе, но почему-то голосом Вики. — Слабак!»

Ему захотелось увидеть ее — хотя бы раз. Напоследок. Захотелось так невыносимо, что в его воображении она возникла так реально, будто на самом деле явилась к нему. Герман зажмурился, а когда открыл глаза, видение не исчезло. Вика стояла над ним на фоне еще темного неба и неодобрительно качала головой, а затем присела на край, свесив босые ноги в яму.

— Вика?

Она глядела на него белыми, без зрачков, глазами, которые словно светились в темноте. Этот образ одновременно и завораживал, и вызывал жуть. Герман поежился от скользнувшего ему за пазуху вороватой ладонью холода, и опять хрипло спросил: