Стивен Кинг - Томминокеры

В показаниях этих людей было много схожих моментов, и Леандро нутром чуял: что-то там неладно.

Был один маляр в Бангоре, Рики Беррингер. Так вот, его старший брат, Ньют, зарабатывающий на жизнь плотницким делом, был по совместительству членом городского управления. «Примерно в конце июля, – поведал Рики, – мы пригласили его на обед, но он отказался, сославшись на недомогание. Где-то подхватил грипп».

Дон Блю, риелтор из Дерри, поведал такую историю. Бывала у его тетушки Сильвии, которая также жила в Хейвене, замечательная традиция: с завидной регулярностью она наведывалась к ним на обед. Чуть воскресенье – она тут как тут. И что странно, последние три воскресенья она пропустила. Один раз сказала, что у нее грипп (непонятное поветрие, охватившее исключительно Хейвен, отметил про себя Леандро), пару раз отложила визит из-за жары – слишком ее разморило, чтобы куда-то ехать. Из дальнейших расспросов Блю выяснил, что, пожалуй, таких случаев было даже не три, а скорее пять, а то и все шесть.

Билл Спрюс держал дойных коров в Кливз-Миллз. В Хейвене жил его брат, Фрэнк, который тоже владел собственным стадом. И бывало у них обыкновение раз в неделю или две собираться всем кланом, устраивать пикничок во дворе у Фрэнка или рассаживаться двумя семьями на крыльце Билла, где съедались тонны барбекю, выпивались галлоны пива и пепси-колы и где мужчины делились своими соображениями о том, что они называли бизнесом. Билл припомнил, что с Фрэнком они не виделись уже месяц, а то и больше. Сначала у брата сломалась механическая кормушка, в другой раз возникли проблемы с санинспекторами. У Билла тем временем начались и собственные проблемы. Навалилась жара, издохло с полдюжины голштинских коров, к тому же, добавил он задумчиво, жена попала в больницу с сердечным приступом. Так что этим летом свидеться не довелось. Он порядком удивился, осознав, как много времени прошло с их последней встречи тридцатого июня – они подсчитали по карманному календарю, который Леандро извлек из бумажника. Присвистнув, Спрюс почесал лоб под фуражкой.

– Ничего себе, как дни-то летят, – изрек он. – Надо бы к нему наведаться, как только моя Эвелин пойдет на поправку.

Леандро ничего не сказал, но с учетом тех отзывов, что он собрал за последние пару недель, был почти уверен, что путешествие это плохо скажется на здоровье фермера.

– То-то у меня с утра горло пело, – сказал Элвин Рутледж, в прошлом водитель-дальнобойщик, а в настоящее время безработный из Бангора. Его отец, Дэйв Рутледж, был хейвенским старожилом.

– Боюсь, я вас не совсем понял, – смутился Леандро.

Элвин Рутледж с прищуром взглянул на молодого репортера.

– Я бы не отказался пропустить кружечку-другую, – пояснил тот. Они сидели в бангорской таверне «У бабуси». – Горло сохнет от разговоров. Смочить бы.

– Не вопрос! – согласился Леандро и попросил официанта принести еще две кружки.

Когда подали пиво, Рутледж от души отхлебнул, отер пену с губ и продолжил:

– Сердце колотится, башка трещит. Того и гляди вырвет. Меня и правда вырвало, между прочим. Хлестало струей, я только и успел окно опустить.

– Ух ты, – проговорил Леандро, поскольку от него ожидали какой-то реакции. Перед мысленным взором промелькнула картина, как рвота Рутледжа хлещет струей, и он постарался поскорее прогнать ее. По крайней мере попытался.

– Ну и смотри сюда.

Задрав верхнюю губу, Элвин обнажил остатки зубов.

– Фидифь дыфу фпефеди? – поинтересовался он. Дыр у него было порядком. Впрочем, как воспитанный человек, Леандро говорить об этом не стал и просто согласно кивнул. Рутледж водворил губу на место. Испытание закончилось. – У меня с детства плохие зубы, – безразлично продолжал Рутледж. – Вот пойду снова работать, подкоплю на вставные челюсти, а эти – к чертям, все повыдергиваю. Так к чему это я? У меня ведь на позапрошлой неделе были два зуба. Вот здесь, наверху, пока не дернуло меня поехать в Хейвен навестить деда. И ведь даже не шатались, вот оно как.

– То есть зубы выпали, когда ты приблизился к Хейвену?

– Да какое выпали? – Рутледж выцедил последние капли. – Меня ими вырвало.

– Ох ты, – еле слышно ответил Леандро.

– Ты это, горло б надо промочить. Знаешь, от всей этой говорильни…

– Знаю-знаю, в горле пересохло, – закончил за него Леандро, делая знак официантке. Денег у него оставалось впритык, но после всего услышанного он и сам был не прочь пропустить стаканчик-другой.

Не только с Элвином Рутледжем приключилась такая история. Вооружившись телефонным справочником и списком избирателей, Леандро разыскал еще троих. Люди собирались в Хейвен навестить кого-то из друзей или родственников, но вынуждены были повернуть назад из-за жестокого приступа недомогания. Четвертого свидетеля он нашел по чистой случайности – ну или не совсем. Мать, узнав, что он расследует некую «сенсацию», между делом рассказала о своей подруге, Эйлин Пульсифер, чья приятельница, ты подумай, живет в Хейвене.

Эйлин было уже под семьдесят, на пятнадцать лет больше, чем матери Леандро. Свою историю, которая как две капли воды походила на рассказы других очевидцев, старушка поведала за чашечкой чая, пичкая гостя переслащенной сдобой.

Приятельницу миссис Пульсифер звали Мэри Жаклин (она приходилась бабушкой тому самому Томми Жаклину). Пожилые леди ездили друг к другу в гости более сорока лет, вместе выступали на соревнованиях по бриджу. В то лето им свидеться не довелось ни разу. Они созванивались, говорили по телефону, и, казалось, все было в порядке. И все-таки что-то настораживало. То у подруги миссис Пульсифер голова разболелась, то надо срочно напечь кучу пирогов, то они с семейством вдруг решили сорваться в Кеннебанк – посетить музей трамвая.

– По отдельности вроде бы ничего особенного, а все вместе – как-то странно… Берите, берите, – прервала она свой рассказ, чтобы предложить гостю печенье.

– Спасибо, – вежливо отказался Леандро.

– Да ну, не скромничайте. Все вы такие, воспитанные мальчики. Сколько бы мамочка ни запрещала, ни один ребенок на свете добровольно не откажется от имбирного печенья! Не стесняйтесь, берите то, чего душа просит!

С покорной улыбкой Леандро взял еще одно печенье.

Вернувшись на свое место и сложив руки на кругленьком упругом животе, миссис Пульсифер продолжала:

– И вот я заподозрила, у них что-то неладно… И по сей день так считаю, говоря по правде. Как-то мне было боязно – вдруг, думаю, Мэри не хочет больше со мной общаться? Мало ли, не то ляпнула, не так сделала, и она обиделась. Да только не стала бы она скрывать. Мы уже сорок лет дружим, какие уж тут тайны. И не сказать, чтобы она со мной холодно говорила, нет.