Стивен Кинг - Томминокеры

После того как старый пистолет дал осечку, в кухне наступила оцепенелая тишина. Голубые глаза Гарда смотрели в непроглядную зелень глаз Бобби.

– Ты пытался, – начала было Бобби, и ее слова

(пытался!)

эхом отозвались в мыслях Гарда. Казалось, пауза затянулась на целую вечность – и вдруг разлетелась, брызнув осколками битого стекла.

Мгновением раньше от неожиданности Бобби выронила из руки фотонный пистолет, теперь спешно его подхватила. Другой возможности не будет. В суматохе она даже забыла спрятать свои мысли, и Гард почувствовал ее смятение – шок от осознания того, какой шанс она ему дала. И теперь Роберта твердо вознамерилась расквитаться: второй раз она так не оплошает.

Счет шел на секунды. Правой рукой Гард ничего сделать не мог – он держал ее под столом, в ней был зажат ствол. Бобби уже наводила фотонный пистолет, когда Гард свободной левой резко толкнул стол на нее. Тот поехал, ножки скрипнули, столешница впечаталась в грудную клетку Бобби, уродливо выгнутую, словно впереди у нее выступал горб. И в тот же миг из дула игрушечного пистолетика, подсоединенного к большой магнитоле Хэнка Бака, вырвался ослепительный зеленый луч. Вместо того чтобы угодить в грудь Гарда, луч взметнулся, проскочив выше плеча на целый фут, но все равно кожу под рубашкой неприятно защипало, словно бы на поверхности плясали брошенные на горячую сковородку капельки влаги – так ощущался зловещий танец молекул.

Гард нырнул вправо, чтобы увернуться от луча, здорово саданулся ребром о край стола, ненароком еще больше сдвинув его в сторону Бобби. Удар пришелся ей под дых, стул накренился, завис в неустойчивом положении – и с грохотом повалился назад. Бобби опрокинулась на спину. Зеленый свет ухнул вверх, пробежал по потолку. Гарденеру тут же вспомнилось, как парни с мощными фонарями по ночам выходят на посадочную полосу аэропорта и машут, указывая самолетам путь.

Послышался резкий хруст, словно кто-то раздирал надвое лист клееной фанеры. Гард машинально поднял голову и увидел, как тонкий зеленый луч из фотонного пистолета прожигает в потолке глубокую длинную щель. Гарденер вскочил на ноги, и тут его рот, на удивление, вновь открылся в неодолимом зевке. В голове дребезжащим эхом отдавались мысли Бобби.

(ствол у него ствол он пытался меня застрелить гаденыш пытался меня застрелить у него).

Гард хотел унять злость, заблокировать мысли, но не смог. Бобби лежала, зажатая между столом и перевернутым стулом, и бешено верещала внутри его головы. Она уже наводила на него дуло для следующего выстрела.

Гард поднял ногу и ненароком зацепился за стол. Скорчился от боли. Стол перевернулся, бутылки, таблетки, магнитола – все полетело вниз, прямиком на Бобби. Пиво расплескалось, брызнуло ей в лицо и струящейся пеной потекло по «новой и улучшенной» прозрачной коже. Магнитола грузно плюхнулась ей на шею и кувыркнулась на пол, приземлившись в мелкой лужице пива.

Взрывайся, паскуда! Давай! Взорвись уже наконец! – кричал Гарденер вне себя от злости. Давай самоуничтожайся! Взрывайся, гадина!

И магнитола взорвалась. И даже больше. Она будто стала разбухать – и разлетелась на куски со звуком рвущейся ветоши, плюясь брызгами зеленого пламени, словно бутылка с зажигательной смесью. Бобби заорала – уши закладывало от этих воплей, но то, что происходило на ментальной волне, было стократ хуже.

Гарденер кричал вместе с ней, не слыша собственного голоса. Он увидел, что на Бобби загорелась рубашка, и дернулся к ней, не понимая, что делает.

Рванулся вперед, на ходу машинально выронил пистолет, и на этот раз тот выстрелил. Пуля угодила ему в лодыжку, размозжила кости. Рассудок захлестнуло потоком жгучей боли, словно обдало порывом жаркого ветра. Гарденер вскрикнул, подволакивая ногу, шагнул вперед – в голове звенело от жутких криков Бобби. Можно сойти с ума. Эта мысль принесла облегчение. Когда он окончательно лишится рассудка, все эти мелочи перестанут его волновать.

И тут вдруг на одну секунду перед Гардом предстала его собственная, прежняя Бобби.

Ему показалось, что она пробует улыбнуться.

А потом вновь начался адский ор. Бобби кричала, пытаясь сбить с себя пламя, в котором ее тело таяло, будто свечное сало. Она билась и кричала, кричала и билась. Это было невыносимо – невыносимо для них обоих. Он нагнулся, поднял с пола треклятый ствол. Теперь оставалось взвести курок, а для этого нужны оба больших пальца одновременно. Раненая лодыжка отошла на второй план, несравнимо страшнее была мучительная агония Бобби, многократно перекрывавшая его собственную боль. Удерживая в руках пистолет Хиллмана, Гард прицелился ей в голову.

Сработай, наконец, дрянная железяка, умоляю, сработай.

А что, если он выстрелит, но промахнется? Что, если это последний патрон и магазин пуст?

Не унять дрожи в проклятых руках.

Гард рухнул на колени, словно им овладело неистовое желание молиться. Подполз к Бобби, которая орущим огненным коконом металась на полу. Он ощущал ее запах; видел, как на коже пузырятся черные обломки пластмассы. Потерял равновесие и чуть не свалился на нее, а потом приставил к ее шее дуло пистолета и спустил курок.

Опять осечка.

А Бобби меж тем кричала и кричала, вопила в его голове.

Он вновь передернул затвор. Почти получилось. Потом тот выскользнул. Чиркнула насечка.

Господи, помоги мне в последний раз поступить по-дружески.

На этот раз он оттянул затвор до предела. Надавил на спусковой крючок. Раздался выстрел.

Крик сменился громким трескучим гулом внутри головы. Ментальная связь разорвалась. Гард воздел взгляд к небесам. Яркий солнечный луч упал сквозь прорезь в крыше и потолке, надвое рассекая лицо. Гард пронзительно заорал.

Гул неожиданно смолк, и наступила полная тишина.

Бобби Андерсон – или то, во что она превратилась, – была мертва, как те ссохшиеся трупы в командном отсеке корабля. Мертва, как галерные рабы, когда-то питавшие собой летающую тарелку.

Она умерла, и Гарденеру тоже очень хотелось умереть вместе с ней прямо тут же, не сходя с места, но – сначала надо завершить дела.

Еще не время.

Когда раздались крики, Кайл Арчинбург пил пепси в магазинчике Кудера. Он прижал руки к вискам, выронив бутылку, и та разлетелась вдребезги. На улице, облокотившись о стену магазинчика, сладко подремывал Дэйв Рутледж в плетеном кресле, изготовленном собственными руками. Он спал и видел чудные сны в инопланетных тонах. Дэйв резко распахнул глаза и выпрямился, словно кто-то тронул его оголенным проводом. Горло вытянулось, напрягая сухие жилы. От рывка кресло выскользнуло из-под него, он ударился затылком о дощатую стену магазина, разом сломав себе хрупкую шею, и замертво рухнул на асфальт. Хейзел Маккриди готовила чашечку чая. От истошного крика в эфире рука, державшая чайник с кипятком, дрогнула, и она ошпарила тыльную сторону ладони, сжимавшей чашку. Обварилась не на шутку. Отшвырнула от себя чайник, вереща на весь дом. Эшли Руваль, в тот момент проезжавший на велосипеде мимо здания городского собрания, вывалился из седла и остался лежать на дороге. Дик Эллисон с Ньютом Беррингером сидели за карточным столом в доме Ньюта и занимались совершенно пустым делом, перекидываясь в «крибидж» – что толку играть, если ты знаешь все карты на руках у партнера? Они бы забили «двадцать пять», но в доме Ньюта не нашлось специальной доски, к тому же эти двое попросту убивали время в ожидании звонка. С минуты на минуту должна была позвонить Бобби и передать им краткую информацию: забулдыга мертв, и можно спокойно переходить к следующему пункту плана. Ньют сдавал. Карты выпали у него из рук и рассыпались. Дик вскочил, всклокоченный, сверкая глазами, бросился к двери, но промахнулся и врезался в стену тремя футами правее, отлетел и растянулся на полу. Доктор Уорвик сидел в своем кабинете, листая дневники. Дикий крик шарахнул его, словно груда цементных блоков, свалившихся с прицепа на полном ходу. Сердце захлестнуло всплеском адреналина, и оно лопнуло, как перекачанная шина. Эд Маккин ехал в своем пикапе, направляясь к Ньюту. Он слетел с дороги и врезался в опустевший магазинчик хот-догов, принадлежавший Пучу Байли. Ударившись лицом о руль, отделался контузией. Реакции его замедлились, он сидел и оглядывался по сторонам, потерянный и напуганный. Венди Фанин как раз вылезала из подполья, неся под мышками две банки закатанных персиков. С тех пор как началось «обращение», Венди не могла есть ничего, кроме персикового компота, и за последние четыре недели опустошила девяносто с лишним банок. Завопив, она всплеснула руками и подкинула склянки, как заправский жонглер. Они рухнули и разбились вдребезги на бетонных ступенях. Повсюду разлетелись персики, потекли липкие струи сиропа. «Бобби, – заторможенно подумала она, – Бобби Андерсон горит!» Нэнси Восс стояла, тупо уставившись в окно, которое выходило на задний дворик, и думала о Джо. Вспоминая о нем, она все чаще предавалась грусти. В глубине души Нэнси лелеяла тщетную надежду, что со временем, когда «обращение» наберет должную силу, тоска ее отпустит, ведь с каждым днем горечь уходила все дальше и дальше. Страдать по Джо было приятно, и расставаться с этой болью она не спешила. По логике вещей, как будто глупо, но тем не менее факт оставался фактом. Когда в ее голове раздались дикие вопли, она резко дернулась и проломила лбом тройную оконную раму.