Джастин Кронин - Перерождение

Майкл вернулся в кабину. Билли сидела во вращающемся кресле у лобового стекла. Помощники уехали на ее пикапе сразу после заката, пообещав ждать в условленном месте. Майкл опустился в соседнее кресло и повернул ключ, вставленный в пульт рядом с тумблером. Под полом загудели батареи, датчики засияли голубым. В щелку между защитными панелями виднелась распахнутая дверь ангара, а за ней – звездное небо. «Сейчас или никогда! – думал Майкл. – Либо ток дойдет до стартера, либо нет». Одна неполадка устранена, но кто знает, сколько их всего! Они с Калебом двенадцать дней возились с «хаммером», а здесь на все манипуляции было менее трех часов.

Гас ушел в конец локомотива прокачивать топливную систему, чтобы удалить остатки воздуха.

– Ну, давай! – крикнул ему Майкл.

Гас запустил стартер. Тепловоз загудел, словно наслаждаясь запахом горящего топлива, и содрогнулся: колеса ожили и оттолкнулись от тормозных колодок.

– Ну, и как им управлять? – спросил у Билли Майкл.

В итоге пришлось поверить Ольсону на слово: других вариантов не осталось.

Они разделили оружие и разбились на две группы. Решили, что Ольсон и его люди войдут в кольцо с первого этажа, а Питер с друзьями – со второго. Кольцом называли внутренний двор тюрьмы, увенчанный куполообразной крышей. Часть ее обвалилась, но несущие балки уцелели. К ним крепились мостки, висевшие ярдах в пятнадцати над полом, – когда-то давно надзиратели следили с них за заключенными. Мостки висели будто на спицах гигантского колеса, а над ними тянулась узкая воздушная шахта, по которой мог проползти человек.

План Ольсона состоял в следующем: его люди проверят мостки, а после этого члены отряда спустятся по лестничным пролетам в северном и южном концах двора. Так они попадут на зарешеченные балконы, которые тремя ярусами опоясывают двор. Именно на балконах соберутся жители Гавани, хотя человек десять встанут внизу следить за огненным кольцом.

Вирусоноситель Бэбкок проникает во двор через пролом в восточной части крыши. В огненном кольце оставят брешь, через которую пригонят четырех коров и двух выбранных в жертвы людей.

– Четыре коровы и два человека, – объяснил Ольсон. – Каждое новолуние мы отдаем ему четырех и двух, и за это Бэбкок не насылает на нас Легион. – Легионом Ольсон называл других вирусоносителей. – Они бледные тени Бэбкока, его отпрыски, его рабы.

– Так он их контролирует? – спросил Питер, не в силах поверить собственным ушам: уж слишком нереальным все казалось. Впрочем, едва он озвучил вопрос, скептицизм улетучился. Если Ольсон не лгал, очень многое приобретало смысл: и неправдоподобная история Гавани, и странное поведение ее жителей, хранивших страшную тайну, и даже повадки вирусоносителей. Он ведь давно подозревал, что пикировщики не так просты, как считают в Колонии.

– Нет, Бэбкок их не просто контролирует, он живет в них! – ответил Ольсон с такой горечью, словно страшное откровение много лет вертелось у него на языке. – Извините, я лгал вам, но иначе просто не мог. Первыми жителями Гавани стали не беженцы, а дети. Их привезли на поезде, но откуда, никто уже не помнит. Они должны были укрыться в туннеле под горой Юкка, только здесь их подкараулил Бэбкок. Тогда и начался этот сон. Говорят, это воспоминание о его прежней жизни, то есть жизни в ипостаси человека. Если видящий сон убивает толстуху, то превращается в раба Бэбкока и кольца.

– Значит, заблокированные улицы Вегаса и отель были ловушкой? – предположил Холлис.

– Да, – кивнул Ольсон. – Много лет мы высылаем в Лас-Вегас патрули, чтобы привезти в Гавань побольше людей. Некоторые плутают по лабиринтам улиц, некоторых, как тебя, Сара, бросают вирусоносители.

– До сих пор не помню, как все случилось… – Девушка покачала головой.

– Никто не помнит: слишком велико потрясение. – Ольсон умоляюще взглянул на Питера. – Постарайся понять, мы всегда так жили! Другого варианта просто нет. Большинство считает, что кольцо – невысокая цена за относительно спокойное существование.

– А по-моему, это мерзкая сделка с совестью! – вмешалась Алиша, лицо которой перекосилось от гнева. – Я услышала достаточно! Эти люди – предатели, сообщники, марионетки Бэбкока!

Ольсон помрачнел, но, когда ответил, голос звучал неестественно, даже пугающе спокойно.

– Называйте нас, как хотите! Думаете, я сам себя тысячи раз не клял? Мира не единственный мой ребенок. Мой сын, останься он в живых, был бы вам ровесником. Когда его выбрали жертвой, моя жена осмелилась протестовать. В итоге Джуд послал ее в кольцо вместе с сыном.

«Ольсон отдал Бэбкоку собственного сына!» – понял потрясенный до глубины души Питер.

– А при чем тут Джуд?

– Он такой и всегда был таким… – Ольсон пожал плечами и покачал головой. – Если бы мог, объяснил бы получше. Только сейчас это непринципиально. Что случилось, то случилось, по крайней мере, в этом я себя убеждаю. Наша группа готовилась к этому дню несколько лет. Мы хотим освободиться, хотим жить как люди, а не как рабы! Но если не убить Бэбкока, он нашлет на Гавань Легион. С этими винтовками у нас есть шанс.

– Кто сегодня в кольце?

– Не знаю. Джуд заранее не говорит.

– А где Маус и Эми?

– Я же сказал, что понятия не имею.

– Получается, жертвы – они, – сказал Алише Питер.

– Совсем не факт, – возразил Ольсон. – Тем более Маусами беременна – Джуд ее не выберет.

Питер не успокоился, напротив, слова Ольсона окончательно убедили его, что в кольце именно Маус и Эми.

– А другой вход в тюрьму есть?

Ольсон сел на корточки, начертил на пыльном полу гаража план тюрьмы и подробно рассказал про мостки и вентиляционную шахту.

– Сперва будет очень темно, – предупредил он, пока его люди распределяли найденные в «хаммере» винтовки и пистолеты. – Ориентируйтесь на шум толпы.

– Сколько ваших людей сейчас в тюрьме? – спросил Холлис, набивая карманы запасными обоймами. Калеб с Сарой присели перед открытым ящиком и заряжали винтовки.

– Нас семеро, и еще четверо на балконах.

– И все? – разочарованно протянул Питер. Шансы, далеко не блестящие с самого начала, теперь казались ничтожными. – А на стороне Джуда сколько?

– Я думал, ты меня понял! – Ольсон нахмурился. – На стороне Джуда все остальные. Бэбкок сильнее любого из своих детей, поэтому толпа поддержит его, а не нас. Такого, как он, убить очень нелегко.

– Кто-нибудь пытался?

– Да, однажды… – Ольсон запнулся. – Группа заговорщиков, вроде нашей. С тех пор много воды утекло.

Питер уже хотел спросить, чем все закончилось, но тут же догадался: молчание Ольсона было красноречивее слов.

– Почему вы сразу нам не рассказали?

Теперь на лице Ольсона читалась смиренная покорность: этого человека мучило нечто страшнее печали или горя – чувство вины.