Владимир Демичев - Хранитель детских и собачьих душ

Она любила Людвига, как прежде, даже еще сильнее. Острота ощущений придавала новый, свежий вкус ее чувствам. Она знала, что обречена, что каждая ее минута с Людвигом может стать последней. И оттого ей было сладко, сладко и больно. Но это была желанная боль, которую носят, как мать – образ родного ребенка, не расставаясь с ним ни на миг.

Вечер постепенно перетекал в ночь, Бирс задремал у камина, а Руфь хлопотала на кухне. Она пекла булочки – мягкие, пахнущие корицей и ванилью. Она страшно гордилась собой сегодня – такая умелая хозяюшка, теплая и мягкая, как булочка, с пятнами муки на прелестном личике, такая домашняя…

В дверь позвонили. Руфь недовольно нахмурилась и пошла открывать. На пороге стоял Дэвид. Он выглядел так, словно только что слез с мотоцикла – кожаная куртка с заклепками, высокие армейские ботинки.

– Кто там, Руфь? – донесся из гостиной голос Людвига.

Руфь стояла как замороженная, не сводя с Дэвида глаз. Дэвид широко, во весь рот, улыбнулся, сверкнув зубами.

– Это… это мой знакомый – проговорила она, запинаясь.

– Ну, так пригласи его в дом, дорогуша.

– Пригласи меня, сестренка! – Дэвид торжествовал.

В его глазах плясали маленькие язычки пламени, отблески камина. «Это огонь у него внутри, – думала Руфь, – это часть его ада».

– Невежливо держать гостя на пороге, мисс Хауэлл, – голос Бирса был недоуменным. Руфь твердо знала, что никогда, ни при каких обстоятельствах, не следует приглашать вампира войти. Без приглашения он не сможет переступить порог дома. Но если его пригласить, то он уже не уйдет, не забрав жертвы. Ситуация была гротескной: один вампир должен пригласить в дом другого. Руфь шагнула вперед, ее взгляд уперся в грудь Дэвиду.

– Не беспокойтесь, мистер Бирс. Это мой двоюродный брат, он уже уходит. Он очень спешит.

– Я уйду только вместе с тобой, малышка, – насмешливый вкрадчивый шепот.

– Я провожу брата, мистер Бирс, и тотчас же вернусь.

Она захлопнула дверь перед носом этой твари, быстро скинула кухонный фартук и всунула ноги в расстегнутые туфли с красными пряжками.

Прощайте, тапочки. Прощай, домашний уют и сладкие булочки. Прощай, Людвиг. Прощай навсегда. Теперь она была готова платить по счетам.

Странно, Дэвид действительно приехал на мотоцикле.

– Садись сзади, малышка.

– Куда едем?

– На край моей души.

К чему такая канитель, думала Руфь. Хочешь убить меня, так давай, не тяни резину. Городские улицы проносились мимо разноцветной каруселью, и ветер бил в лицо, щипал ноздри парами бензина и запахом разогретого металла. Мы едем на пустырь, сообразила Руфь.

На мой пустырь. Чтобы прикончить меня без свидетелей.

Когда мотоцикл затормозил, она все поняла. На пустыре их ждали. Руфь шла медленно, еле передвигая ватные ноги. Она знала, что будет впереди.

Суд вампиров в полном составе.

Суд старейшин при полной луне.

Руфь не смела поднять глаз. Лица древних старцев в черных капюшонах и других, более молодых, но не менее порочных, говорили одно: ВИНОВНА!

Навстречу ей вышел, тяжело опираясь на клюку, ее учитель, Марвелл. Единственный вампир, которого она уважала.

– Учитель…

– Ученица?..

И больше ни слова. Они стояли друг против друга и молчали. Такая горечь в его глазах! Наконец он заговорил. Его голос был подобен скрипучему дереву.

– Правда ли это, дочка? Правда ли то, что сказали мне? Ты полюбила смертного? Я вложил в тебя, Руфь, свои знания, свой опыт, свой разум. Что же ты натворила, глупая девчонка?

Руфь стояла перед строем убийц. Безучастные ко всему, они легонько покачивались, как былинки на ветру, безжалостные, окончательные.

– Да, учитель. Это правда.

– Но это не может быть правдой! Ты есть тьма, и сердце твое – сердце паука! Камень не принесет плода, сухая ветка не даст росток, вампир не может любить. Вампир – это ненависть!

Это смерть. Смерть – это ненависть.

– Нет, отец. (Марвелл вздрогнул, как от пощечины). Нет, отец. Жизнь – это любовь. И смерть тоже. Нет жизни и нет смерти. Они не имеют никакого значения. Есть только любовь. Только она одна – смысл и суть.

– Чем ты докажешь свои слова?

– Я отрекаюсь. Я больше не хочу быть вампиром.

Много лет спустя старый вампир вспоминал ту странную ночь с содроганием и внутренним трепетом. Его ученица стояла среди палачей, юная и прекрасная, словно Жанна-воительница, и произносила страшные слова.

Глухой ропот пронесся среди судей, и волна черных плащей содрогнулась, готовая выплеснуть свой гнев на дерзкую девчонку.

– Отдайте ее мне! – закричал Дэвид. – Она принадлежит мне!

– Нет.

Тихое, непоколебимое слово. Скала в океане ненависти. Это сказала Руфь.

– Нет. Я принадлежу только своему любимому.

Марвелл в волнении схватил ее за плечо, но девушка легко, как соринку, сбросила его руку. Дэвид ухмылялся.

– Я буду драться с любым, кто хочет моей крови. Но не за свою жизнь. Только за свою честь.

Наклонившись к Марвеллу, она прошептала: «Отец, позаботьтесь о Людвиге. Он должен жить, когда я уйду».

Затем она шагнула вперед, в круг черных плащей, резкая и упругая, как стальная пружинка. Плащи качнулись назад.

Навстречу вышел Дэвид. Он больше не улыбался, теперь он был похож на волка – хищный, опасный. И Руфь улыбнулась ему. На одно мгновение она подняла голову к небу, к холодным белым звездам и, зажмурившись, глубоко вдохнула морозный воздух, словно хотела унести этот кусочек ночи с собой в смерть. Затем она бросилась вперед. Не слишком быстро. Дэвид ждал ее броска. Он грациозным жестом вскинул лезвие ножа, направляя его в горло девушки.

Вдруг Руфь начала падать. Похоже, она зацепилась носком туфли за камень или корешок, торчавший из земли. Все происходило мгновенно и вместе с тем медленно для чутких глаз вампиров – словно на кинопленке.

Вот Руфь падает, падает, даже не поднимая рук для защиты, падает нелепо, горлом натыкаясь на острие в руке Дэвида. Безжизненное тело лежит лицом вниз у ног предателя, темная лужа крови быстро расползается вокруг ее волос. Дэвид наклоняется с оттенком недоумения и легкого презрения во взгляде, и тут – быстрое движение снизу вверх. Что-то впивается в его ногу.

– О, ЧЕРТ! – орет Дэвид. Он отскакивает от тела, извиваясь, как гадина. Проклятие кладбищенской жабы кипит в его жилах, выплескиваясь пузырями на бешеных губах. Дэвид хрипит, выпучив глаза, отчаянно вертится, кидаясь во все стороны. Падает навзничь. Судороги выгибают его тело дугой, но он уже мертв.

Вампиры расходились с пустыря в молчании, не глядя друг на друга. Один из них подошел к Марвеллу, который все еще стоял над телом любимой ученицы.

– Это был хороший урок для всех нас, – сказал вампир. – Мы не думали о том, что плоть может быть больше, чем просто плоть. Мы не знали, что у паука есть сердце.