Эмили Джонстон - Веретено

Сауд моргнул, и я увидел в его глазах слезы. Он не мог обнять отца – вдруг кто-то пройдет мимо. Мы и так рисковали, разговаривая друг с другом так долго. Я вдруг почувствовал, как у меня заслезились глаза, и внезапно заскучал по маме. Отерев глаза ладонью, я обернулся к Сауду. Это его момент, его горе. Я буду готов его поддержать, как только ему понадоблюсь.

– Я верю тебе, – сказал наконец Сауд. – Я люблю тебя.

– И я люблю тебя, – ответил его отец. – Расскажи обо мне своим детям и научи их тому, чему я учил тебя.

– Непременно, – обещал Сауд.

– Мы все это сделаем, – вставила Арва.

– Когда начнется бой, вы поймете, – сказал демон. – Будьте готовы. И будьте сильны.

Мы не могли ему сказать, что услышали его наставления. Не могли поблагодарить его. Не могли попрощаться. Потому что, как только он произнес эти слова, другой стражник принес ему еду и отослал его прочь, и мы больше никогда не видели его.

Как бы мы ни старались, никому из нас в ту ночь не удалось как следует выспаться. На ужин нам принесли – что бы вы думали? – вареную вику. Тарик, едва взглянув на еду, так зашелся хохотом, что я забоялся, как бы он не задохнулся. Впрочем, вскоре он перестал издавать какие-либо звуки кроме беспомощных всхлипов при попытках успокоиться.

Захра обхватила его лицо обеими руками, заставив его посмотреть ей в глаза, и затем помогла ему подстроить дыхание под ее, ровное и глубокое, пока наконец он не смог дышать сам по себе.

После этого запихнуть в себя хоть какую-нибудь еду было непросто, но мы знали, что на следующий день нам нужно быть в лучшей форме, так что приложили все усилия.

Затем, не проронив ни слова, чтобы стоящий снаружи стражник не догадался, чем мы заняты, Сауд постарался начертить карту Харуфа, как можно точнее имитируя ту, что у него забрали вместе с рюкзаком. Схема вышла так себе, под стать нашему плану, но главное было сбежать. Сауд наметил дорогу к тому месту, где, по его представлениям, находился замок. Нам предстояло идти по открытой и холмистой местности, какой была большая часть Харуфа. Если за нами погонятся всадники, нас догонят. Оставалось надеяться, что их настолько выбьет из колеи смерть сына Царетворца, что они не сразу придут в себя. Видя состояние их лагеря, мы были о них не слишком высокого мнения.

Но главной угрозой, конечно, была демон. Железа у нас при себе не осталось, и весьма сомнительно, что нам удастся раздобыть его в лагере, разве что наткнемся случайно. Отец Сауда тренировал нас с железным ножами и до сих пор был вооружен железным мечом, так что, судя по всему, нельзя полагаться лишь на уязвимость демона перед этим металлом. Без волшебных существ мы были совершенно беспомощны.

– Мне кажется, лучше всего просто бежать, – сказал Сауд, – и не тратить время на поиски инструментов, которые в итоге могут оказаться не так уж и полезны.

– Но с медведем же помогло, – возразила Арва.

– Тот демон был в теле животного, – напомнил я. – А эту ты видела. Думаешь, нам удастся ее зарезать?

Арва кивнула и содрогнулась. Я сообразил, что она так не рассказала нам, что с ней делала демон. Захра обняла ее за плечи и покачала головой, глядя на меня. Я понял, что не в моих силах тут что-то исправить, так что придется разбираться с этим позже – а это позже может еще и не наступить.

Становилось все темнее, и Сауд стер самодельную карту. Мы знали, что надо поспать, но слишком о многом надо было подумать. Мне казалось, что моя голова вот-вот взорвется.

Это было еще хуже, чем когда мы пришли в Харуф и нельзя было прясть по вечерам. Вместо того чтобы уснуть, я наблюдал за своими друзьями, которые сидели все тише, погружаясь в мысли, которые я не мог с ними разделить, как не мог и облегчить их страдания. Чувство это было не из приятных. Захра взяла меня за руку. Было больно, но я не отпускал ее.

Наконец Тарик со вздохом улегся на голый пол. Никакой подстилки они нам не дали, так что мы были легкой добычей для любого насекомого, которое проберется сквозь тонкую ткань палатки. Впрочем, сейчас у нас было хотя бы это, а завтра не будет и палатки. Мы все наблюдали, как Тарик сворачивается калачиком на полу, будто пытаясь усыпить себя волевым решением.

Арва поцеловала в щеку меня, а потом Сауда, как делала в детстве, когда мы несли ее на руках, потому что боялись ставить на ноги. Потом она пристроилась подле Тарика, обхватив руками свой рюкзак так плотно, что вряд ли кому-то удалось бы его вырвать. Это было все, что у нас осталось, а я даже не знал, что там внутри. Как-то не нашлось подходящего момента, чтобы спросить.

Становилось темнее, но мои мысли никак не желали угомониться. Снаружи доносились звуки жабьего хора, хоть его и заглушали крики солдат, праздновавших окончание охоты. Они ехали домой, или, во всяком случае, в направлении дома, и им нечего было бояться в конце этого пути.

Я думал, что Сауд уснет или хотя бы уляжется и притворится спящим, но он вместо этого долго сидел не шелохнувшись. Я вдруг понял, что это его единственный шанс оплакать неминуемую смерть своего отца. Завтра у него не будет на это времени, а после этого вообще неясно, получим ли мы хоть какую-то передышку. Сауд обещал не забывать отца и рассказывать своим детям о его доблести, но, если он и сам погибнет, нести это знамя будет некому.

– Если у нас ничего не получится, – сказала Захра, – и вы умрете, и мне придется выйти за сына Царетворца, я буду говорить правду – столько, сколько смогу. Пока демон не завладеет моим разумом, я буду рассказывать любому, кто готов слушать, что вы все – мои спасители, а не похитители, и что мы пытались спасти Харуф. Я расскажу им все, что мы узнали о демонах и волшебных существах, которые живут в горах. Расскажу про твоего отца, про то, какую жертву он принес ради нас и ради королевства, которое бы с гордостью приняло его и его сына.

Сауд молчал, но мы знали, что он услышал ее слова. Ничего больше она не могла ему обещать. Время обещаний прошло. Этот последний отрезок пути мы пройдем вместе или не пройдем вовсе. Сауд продолжал свое траурное бдение по отцу, который был одновременно и мертв, и еще не мертв, а мы с Захрой сидели рядом с ним, держась за руки.

– Я все думал, почему он так охотно покинул меня, – сказал Сауд, молчавший так долго, что я задумался, не удалось ли ему уснуть сидя. – Почему он мне не сказал?

– А разве ты бы ему позволил? – спросила Захра. Голос ее был искренним и добрым. Из нее бы получилась такая прекрасная королева для Харуфа. – Разве ты бы понял? Разве кто-нибудь бы понял?

Я задумался о нашем детстве, со всеми тяготами жизни в придорожном лагере. У нас не было никакого направления в жизни и никаких перспектив помимо наследования скудных заработков наших родителей. Нет, мы бы не поняли. Моя мать прогнала бы отца Сауда прочь вместе с самим Саудом, и я бы лишился брата, не успев по-настоящему полюбить его.