Адам Нэвилл - Ритуал

Люк громко рассмеялся.

– Что? – спросил Дом. – Что? – Судя по голосу, ему не терпелось знать, что придумал Люк.

Люк выбросил сигарету в кусты.

– Я просто пробежал по списку. Пройдут месяцы, прежде чем мои родные и друзья заявят о моей пропаже. Последняя надежда – моя соседка, но это не близкая подруга. Или… подождите… может, авиакомпания. Но тогда… черт, люди постоянно опаздывают на рейсы. Не звонить же им каждый раз в Службу спасения. К тому же мы заплатили за свои места, деньги у них. Чего им волноваться? – Он представил, как сотрудница шведской авиакомпании называет его имя через систему оповещения стокгольмского аэропорта. Наверное, это будет последний раз, когда его имя прозвучит за пределами этого леса.

– Меня хватятся, наверно, дня через четыре-пять, – сказал Дом. Должно быть, он имел в виду семью, отчего опасения Люка только усилились. Четыре дня – это слишком. – А тебя, Филлерс? – спросил Дом.

Фил даже не обернулся. Он стоял лицом к деревьям и светил фонариком, будто нес вахту.

– Что?

– Когда?

– Ммм?

– Когда тебя хватятся дома?

– Да Мишель насра… – Он осекся. – Может, на работе. В понедельник у меня встреча в банке. Может быть… – Казалось, он борется со своими мыслями, какими бы они ни были.

Дом раздраженно вдохнул, потом внезапно вскинул руки.

– Хостел. Хостел, где мы должны быть сегодня вечером. Хатч забронировал его. Еще сказал им, откуда мы.

– Точно, – тихо сказал Люк. – Они могут позвонить ему на мобильный, если мы не появимся. Если вообще есть сигнал. Но люди постоянно забивают на подобные места. Меняют планы. Или получают лучшее предложение. Все что угодно.

– Лесничие?

– Хатч никогда не звонил в отделение Порьюса. Сказал, что оно работает только в зимний период.

– Вот дерьмо! – Дом ударил здоровой ногой по земле. Фил продолжал шарить фонариком по деревьям.

Люк зажег новую сигарету. Уже четвертую с того момента, как проснулся. Прищурился от дыма.

– Жена Хатча, Энджи, знает, что он позвонит, как только окажется в зоне действия сети. Это наш лучший вариант.

Дом нахмурился.

– В этом есть смысл. Мы должны будем сказать ей. Боже.

– Ладно. Забудь. Мы должны идти. Немедленно. Необходимо продолжать двигаться, потому что от этого зависит наша жизнь.

А потом они нашли Хатча висящим на дереве. Так же, как животное два дня назад.

Люк обернулся и закричал, как нянька подопечным детям:

– Не смотрите! Не смотрите! – При этом Фил и Дом тут же задрали головы вверх.

Дом прислонился к ближайшему стволу дерева и запричитал:

– Боже! Боже!

Фил, не издав ни звука, пошел сквозь деревья прочь, тем же путем, которым они пришли. Пройдя двадцать футов, остановился, и его начал бить озноб. Потом он согнулся пополам, и его вырвало. Люк увидел, как что-то белое и жидкое капает у него изо рта. Потом отвернулся и услышал всплеск. Посмотрел на Хатча.

Тот был раздет догола. Никаких следов одежды. Через всю грудь до самого паха зияла черная от запекшейся крови рана. Бледные и мускулистые, все в коричневых пятнах ноги висели на уровне человеческого роста. Глаза, как и рот, были широко раскрыты. Изо рта торчал распухший язык. На мертвенно-бледном лице застыло выражение легкого удивления, словно он заметил перед собой нечто странное.

Все тело было изуродовано. Большая часть плеча и мышцы прилегающего бицепса отсутствовали. Хатч был втиснут между двумя мертвыми еловыми стволами. Проходившие под мышками ветки поддерживали его на весу.

Распятое тело было расположено таким образом, чтобы они непременно наткнулись на него, пробираясь сквозь деревья.

Люк почувствовал в коже головы покалывание. Температура тела стала такой же, как у кончиков промерзших пальцев. Перед глазами все задрожало, потом появились белые круги. Ему показалось, что он падает в обморок. Мышцы лица задергались, особенно вокруг рта. Он был не в состоянии подавить спазмы.

Затем голова вдруг очистилась от всех мыслей, кроме одной, которая поразила его, словно удар в лицо. Откуда убийца Хатча знал, что они пойдут именно этой дорогой?

В течение трех часов, после того, как они свернули лагерь, они шли через лес на юг, стараясь держаться пространства между толстыми высокими елями и редким подлеском. Значит, за ними кто-то следил, и тело Хатча появилось здесь буквально за несколько минут до их появления. Его труп выставило на показ нечто очень сильное, умеющее лазать по деревьям.

Не успел Люк подумать об этом, как воздух старого леса наполнился то ли лаем, то ли кашлем. Такие же звуки они с Хатчем слышали прошлой ночью, когда сидели у мерцающего пламени печи.

Люк развернулся всем телом на сто восемьдесят градусов. Перед глазами все поплыло. Он не мог сосредоточить взгляд в одной точке среди деревьев. Бросив рюкзак на землю, стал судорожно искать в кармане нож.

Дом отпрянул от дерева и подпрыгнул от боли, перенеся весь свой вес на больное колено. Сквозь бурую грязь было видно, как от боли и страха побелело его исцарапанное лицо.

Фил с шумом бросился к ним назад, через подлесок, споткнулся и упал на четвереньки. Поднялся на ноги с каким-то сдавленным животным звуком в горле, сменившимся руганью:

– Черт. Вот черт. Черт. – Потом как-то неуклюже повернулся кругом. На одном локте болтался рюкзак.

– Нож! – крикнул Люк Дому, выставив перед собой перочинный нож.

Дом начал яростно шарить по карманам куртки.

Лай раздался снова, из другого места, ближе. Оттуда, куда отчаянно вглядывался Фил. За грубым лаем последовали два отрывистых храпа, а затем какое-то ржание. Типа того, которое в документальных фильмах издают своими черными губами шакалы.

Люк двинулся на звук. Кровь так громко стучала в ушах, что он едва мог слышать что-либо еще. Каждый мускул внезапно налился теплом и энергией. Он двигался быстро, легко ступая на цыпочках между деревьями и сжимая нож так крепко, что рука побелела.

Охваченный безумным животным желанием резать, кромсать, рубить и рычать, ни о чем не думая, он услышал, как Дом и Фил поочередно зовут его по имени. Голоса вернули его к реальности. Засомневавшись, он утратил движущую силу. Но потом снова вспыхнул от гнева и закричал так, будто был готов встретиться лицом к лицу с чем угодно:

– Давай! Выходи!

Он остановился и присел. Повернулся кругом мелкими шажками, вглядываясь в светлеющий лес так пристально, что лоб запульсировал от напряжения. Он хотел увидеть и сразу вступить в бой. Он заскрипел зубами.

– Давай! – Потом снова, подняв голову и выпятив вперед грудь: – Выходи!

Лес оставался безмолвным. Не слышно было даже пения птиц. Жизнь будто замерла.

Где-то справа от него треснула ветка, и этот звук отразился от каждого ствола, разносясь на многие километры вокруг.