Грим - Котельная номер семь [СИ]

— И адвокаты, и прокуроры. Полномочные представители в мире ином, — сказал Сережечка. — Мы и вам выражали свое недовольство. Но видимо наше недовольство до вас не дошло.

— А судьи кто?

— И судьи мы. Эх, брат… Виновные не могут быть судьями, невинные не хотят. Да и как может невинный быть судьею виновному? Это как если бы дурак умного по себе судил. Но в основном мы, конечно, по адвокатской части. Сутяги. Хочешь, будем представлять и твои интересы в мире ином? — предложил Данилов.

— Да какие ж там интересы? Не интересно мне там.

— Что ж, так и запишем: отказался от адвокатов и презумпции. Люди склонные к раскаянию, часто отказываются. Желаем, мол, пострадать.

— Да и мира, иного этому, нет.

— Это всего лишь гипотеза, в которую тебе самому верить не хочется. Всякий предпочтет относительное нечто абсолютному ничто. Да и факты не укладываются в прокрустово ложе этой гипотезы. Приходится кое-что подрубать, кое-что подтягивать. Селенитов тех же…

При упоминании селенитов Павел опять вздрогнул.

— Понимает уже понемножку, — обрадовано отметил Сережечка, как будто приятнейшей для себя целью считал Павла в реальности мира иного убедить. — Вы излишне теоретизируете действительность. На самом деле она проще. Тот свет есть. И устроен просто. Всё почти так же, как здесь. Даже свое маленькое отделение милиции есть. Сами вот удивитесь, когда очутитесь.

— В мире ином, брат, есть такие места… — сказал Данилов мечтательно. — Где можно заказать себе музыку, ужин, женщину, летний вечер, дождь… Их трубы дышат чистым кислородом, а не угольным перегаром, как здесь. Тут воздух горек.

— Зачем же вы из того мира — сюда, коль горько вам здесь?

— Взболтнуть это Заурядье. Поискать насчет виноватых. Мы ведь тоже себе не принадлежим: на нас чужая тамга и право собственности. Мы только импульсы справедливости, те ж селениты — не путать с лунатиками — только с более хмурым лицом.

— Не выпить ли в таком случае? По сто и еще по столько же, — сказал Сережечка.

— Хорошая мысль. Давай, алкодав, с нами, — предложил Данилов.

— Нет, — решительно отказался Павел.

— Ну а мы-с этой мыслью воспользуемся, — сказал Данилов, разливая коктейль.

— Тут как раз тебе порция выйдет, — сказал Сережечка. — Сто и еще сторица.

— Алкоголь для меня потенциальный враг, — сказал Павел немного более пафосно, чем хотел.

— Ну-с, а мы его депотенциируем, — пообещал Данилов.

— Взяли бы чару, очертили бы ею круг, хмелея с нами взахлёб, чем в скуке кукситься, — соблазнял артист.

— Правда, кочегар. Чаруйся с нами. Если уж жил, утоляясь пивком, пробавляясь вином, тешась водочкой, то и останется эта привычка с тобой во веки веков. Пока надгробный камень не ляжет на грудь, — сказал Данилов. — Может, ты в прошлом своем воплощении сильную жажду испытывал.

— Чтобы радость была в каждом камне, а не только в душе, — поднял стакан Сережечка.

Они закусили языками из одной банки, предварительно их убив.

— Ты подкидывать не забывай, — напомнил Павлу Данилов. — А то вот уже и звонят рассерженные потребители.

Телефон, действительно, трезвонил давно и довольно требовательно. Павел, занятый собой, его не слышал.

— Это секс по телефону. — Голос и впрямь звучал сексуально. — Что? Ах, вам уголь кидать… Извините, что ж… Можете сами нам перезвонить немного попозже. Мы вам понравимся. Обещаете перезвонить?

— Ладно, — пообещал Павел.

— То стоит, словно столб каменный, то боится со стула слезть, будто ему приспичило, — проворчал Данилов.

Павел вышел к котлам.

Следователи… Юриспруденты… Меньше всего они на ментов похожи. Собак нюхают… Ни разу не видел безносых ментов.

Представители полномочные. Бюро фигуральное. И намеки: мол, фигурант. Визиткой передо мной размахивал. Фиговый листок фигуральности. Засунь его знаешь куда?

Если уж на то пошло, то и впрямь они больше на артистов смахивают. Мастеров оригинального жанра, иллюзионистов и фокусников. Ловко он с арматурщиками управился. Надо с ними постоянно быть начеку. Присматриваться, прислушиваться и принюхиваться. Может, они в бегах от милиции. А может, милиция от них в бегах.

Он попытался поискать правдоподобную версию, которая бы все объясняла — и фокусы, и анормальную внешность пришельцев, и их осведомленность в летальных случаях с кочегарами, а также насчет призрачных баб — но придумать что-либо на ходу ему не удалось. Отвлекали обязанности. Он на время выбросил размышления из головы. Первым делом — с работой управиться. Ибо температура действительно снизилась почти до пятидесяти, давление упало на две десятых, еле тлели котлы.

Он приоткрыл задвижку подпитки, добавляя в систему воды. Вернувшись к котлам, распахнул топку первого, наблюдая краем глаза в открытую дверь, как выпивали следователи. Вернее, только что выпили. Пустые стаканы маслянисто поблескивали. Как и глазки Сережечки, который подцепил двумя пальцами из банки язык и, запрокинув голову, опустил его в рот.

— Шнеллер! — едва успев проглотить, заорал он на каком-то диком немецком. — Арбайт унд… унд орднунг. Унд бауэрн махт!

— Ихь заге… — обратился к кочегару Данилов. — Ты бы действительно того… На лопату б налег. А то спалит к собачьим чертям этот приют праздности.

— Хенды хох! — продолжал выпивать и выкрикивать его приятель Сережечка.

— Яволь, — буркнул себе под нос Борисов на том же наречии, хотя языков не ел и не знал, мимоходом удивившись тому, как просто бывает порой найти общий язык. Он начинал побаиваться пришельцев и незаметно для самого себя перед ними слегка лебезить.

Взяв лопату, он принялся кидать уголь.

— Да проворней там! — подстегнул Данилов. — Надо душу вкладывать, а не вкалывать без души. Выкладываться надо, брат.

Странно, почему ни мастер, ни сменщик, ни напарник — которого носит черт неизвестно где, и наверно, он уже не придет — почему никто из них ни словом не помянул Елизарова. Обошли вниманием такое событие. На обвязке второго котла еще были видны следы недавних ремонтных работ. Мелкие поломки — явление заурядное. То труба потечет, то обмуровка даст трещину, то задвижку заклинит или вентиль сорвет. Но все это, как правило, обходится без травм и без жертв. Но Елизаров! Умолчали умышленно? Не хотели пугать? Или настолько незначительной была в их глазах гибель машиниста котельной, что не стоила и упоминания? Словно все сговорились тут же забыть о ней.

— Сережечка!

— Аюшки!

— А не закусить ли нам древнегреческим?

— Да пошел ты!

— Да пожалуйста!

И про бабу этим артистам известно. Оказывается, она не только ко мне… Хорошо: Вовка, Юрка и Елизаров могли кому-нибудь поведать о ней незадолго до того, как их участь постигла. Но он-то, Борисов Павел Игнатьевич, никому про это не говорил. Не успел. Не посмел даже, опасаясь что примут за незалеченное последствие «белочки». Елизаров… Нет, невозможно при всем усилии с его стороны превратить воду в пар на этих котлах.