Грим - Котельная номер семь [СИ]

— Да может оно и ничего, — вмешался безносый. — Может на этот раз и пронесет. Что бы судьба ни сулила, что бы приметы ни значили, однако верить им на все сто процентов нельзя. Бывает, что и проносит.

— А может это вовсе и не она, — предположил Сережечка. — Ночью все девки серы. Волос длинный, распущенный?

— Волос длинный, а жизнь короткая, — вздохнул Данилов. — Может, приснилось тебе?

— Сны, бывает, сбываются, — сказал Сережечка. — А если и не сбываются, то все равно с толку собьют.

— Сон — это короткое замыкание между живыми и мертвыми, — добавил Данилов. — Глюк же есть нечто совсем другое. Явление нежелательное, но поправимое.

— Чем же теперь поправить его? И что это за баба все-таки? — спросил Павел.

— Эта баба в свое время пострадала от них, — сообщил Данилов. — Надругались над ней эти молодцы и из котельной выбросили. Она и замерзла. Потому что была голая.

— И милиционер? Надругивался?

— Нет. Только ругался и всё. Этот мент… как его, черт…

— Участковый… — подсказал Сережечка.

— Вот-вот… Проявил участие: ее подобрал и к себе в участок повез. Только она, в машине его отогревшись, тут же описалась. Сделала лужицу, контуром близкую к Каспию. А он только коврики новые постелил. К тому же побили его в Дербенте три года назад. Ну, он ее опять из машины и выбросил. На соседнем участке. В разгар полноценной русской зимы.

— Когда это было?

— Да уж года три тому. На рождество.

— Не похоже на них, — сказал Павел. — Не могли они женщину — на мороз.

— Ну, похоже — не похоже… Вот Сережечка — святой да и только. Но минутами и на него находит.

— Такая вот рождественская история… — вздохнул Сережечка.

— Избили и изнасиловали заодно.

— А она ведь с наилучшими намерениями к ним. Насурьмила брови, наложила круги румян…

— Не женщина, а тайна Господня.

— Кофту надела новую…

— Встречают-то по одежке, а уж провожают — без.

— Хотела скрасить им вечер своим женским присутствием. Одарить собой это общество. Сделать собой событие. Чтоб это событие, случившись, стало судьбоносным для них.

— Оно и стало, только совсем уж не с той стороны.

— Дело-то ведь было под самое рождество.

— Такая вот рождественская история, — теперь вздохнул этой фразой Данилов.

— Она к тому времени уже была сирота. Никто не научил ее избегать романтически настроенных пьяных мужчин.

— Хотя любой девушке в ее возрасте ясно: береги честь спереди.

— Ей бы, конечно, удвоить девичью бдительность, а она — наложив на лицо глянец, накрасившись для красы, в глазах — соблазн…

— Да жениха выискивала, — перебил артиста с досадой Данилов. — Им ведь вынь и положь положительного мужика. А положительные у нас где? В кочегарках сосредоточены.

— Известно, женщины. Им бы всего побольше и почаще.

— Вот они и вынюхивают там женихов, присматриваясь к привлекательным. Отдыхая от бездуховности.

— Конечно, встреть она этих негодяев в другой обстановке, то разобралась бы, кто есть кто.

— Но в другой обстановке эти негодяи не водятся.

— Елизарый ей наиболее симпатичен был… Красиво ухаживал, убаюкивал байками. Она и раньше отдавалась ему — доверчиво и простодушно. Ты хочешь что-то сказать, брат?

— Я плакать хочу.

— Елизарый же был склонен к насилию. Я вам цитировал про фашизм.

— Подоспела она как раз к тому времени, когда кавалеры выпивают и выбирают дам.

— Ну и выпила с ними для храбрости.

— Юрка, тот первый к ней воспылал. Пытался обманом ее обнять. Давал знать о своей страсти специальными сексуальными символами.

— Она же сделала вид, что не понимает его. И только смотрит большими-большими глазами.

— Эти любители чужого и запретного настырны весьма.

— А когда Елизарый провожал ее в душевую кабинку, чтобы самому там остаться с ней, Юрка и к нему обращался с жестами: мол, помочь?

— А Елизарый за ее спиной ответным жестом ему: мол, все в порядке, не рыпайся. Женщина, мол, некрупная, справлюсь сам.

— И пока Вовка, Елизарову службу неся, подкидывал в топку и ворочал в ней кочергой…

— Кочерга есть искусственный символ похоти, изогнутый на конце. В пекле шуруют ей.

— …за стеной в зуде телесном разворачивался внеслужебный сюжет. В тесной душевой кабинке, словно дешевая тайская девушка…

— Нет, в раздевалке лавка была.

— Вступала она с ним в плотские игры, отдавалась его лобзаньям, а Елизарый своей распаленной плотью попирал ее плоть.

— Как же звали ее?

— Аллочка. И не успел, выходя, Елизарый закрыть за собой дверь, как в тесную душевую кабинку…

— Говорю: там была скамейка…

— Как к ней на эту скамейку Юрка проник.

— Юрки — они юркие…

— И уж что только с ней сей изощренный деятель не вытворял, куда только уд свой не закидывал, доходя до последней степени озорства.

— Пока Вовка…

— Вовка не был насильником в глубине души, и стал добиваться от нее внутреннего согласия, а не так просто — мол, на и всё. Ну и добиваясь, конечно, избил.

— Вовки — они ловкие…

— Поимели ее эти поимщики и выгнали вон.

— Милую, голую — на мороз.

— Хоть и просила их: пожалейте, пожалуйста.

— В дверь стуча, крича не по-девичьи.

— А потом исчезла она.

— Исчезла? — Павел слушал внимательно, в то же время пытаясь дрожь в колене унять.

— Не вполне, тело нашли. Но души в этом теле не было. Совсем отошла душа. И открылся ее слезами Сезам.

— В этой кочегарке дело было? — вновь спросил Павел.

— В этой, в этой… — сказал Сережечка.

— Ты и в прошлом году так говорил, — упрекнул Данилов. — Хотя та кочегарка совсем другая была.

— Ну, ошибся разок.

— Я же их всех, кроме участкового, лично знал, — волновался Павел. — Выпивали… Вместе работали.

— Да ты садись, — сказал Данилов. — Стоит, как восклицательный знак в конце предложения. Есть еще времечко до конца.

— Он еще с вопросительным не знаком, — сказал Сережечка.

— Да. Мы тебе еще предложения не делали, а ты уже вскочил. Да и не трясись ты так. Мы из бюро расследований. По расстрелам у нас другое бюро.

Колено вдруг перестало трястись, вместо этого Павел почувствовал в ногах слабость. Он сел.

— Так вы это… Вы эти… — бормотал он.

— Мы этот случай расследовали. Причем Юрка отрицал не только вину, но и дееспособность. Мол, мой только пиджак был под ней.

— Пиджак же был не его, — сказал Сережечка, изображая конфиденциальность. — Скажу вам больше: мы выяснили, чей это был пиджак.

— Так вы следователи? А то осветитель, артист, — почему-то обрадовался Павел, хотя милиции никогда особо рад не бывал. Но оказалось, что они не из милиции.

— Точно. Следователи. ФБР. Фигуральное бюро расследований. — Данилов вынул и помахал перед безносым лицом визитной карточкой — той самой, с черепом, которую у Сережечки взял. — И эту темную тему мы проясним. Был ведь еще и четвертый фигурант.