Джеффри Дивер - На солнце или в тени

– Черт, малыш! Что ты здесь делаешь?

– Я за вами следил.

– Это я вижу.

Он поднял автоматический пистолет стволом вверх и открутил глушитель. Сунул глушитель в один карман, пистолет – в другой.

– Так, по-быстрому. Пойдем отсюда. Не бегом, но в темпе.

– Вы его?..

– Да. Но не твоего старика. Он сейчас дома. Так мне сказал этот лысый удод, когда я спросил.

– Вы спросили?

– Ага. Очень вежливо. А когда он ответил, я его пристрелил. Пальнул дважды, для верности. Там был еще один дятел, про которого я не знал. Вышел из туалета. Пришлось пристрелить и его тоже. Буду с тобой откровенен, сынок. Они оба мертвы. Мертвее некуда. Ладно, давай-ка чуток поторопимся.

Конечно, я был ошарашен, но все же доволен. То есть те парни… Они ничего мне не сделали, в отличие от отца, но были на его стороне. Может, думали, что я вру. Может, думали, я заслужил, чтобы меня прижгли печной решеткой. Там, где мы жили, многие именно так и думали. Отец всегда в своем праве. Слово отца – закон. Кто не согласен, того следует вразумить. Кто не с нами, тот против нас.

Мы подошли к дому, где жил отец, где я жил вместе с ним до того, как сбежал к Берту. По обеим сторонам дорожки, ведущей к подъезду, тянулись кусты, которые никто никогда не стриг. Отцовская квартира располагалась на первом этаже, в дальнем конце коридора, слева от входа.

Остановившись в густой тени под кустами, Берт спросил:

– Ты уверен, сынок? Если кто дает дуба, это уже насовсем. А он все-таки твой отец.

– Он мне никто, Берт. Никто. Если он заберет меня обратно, то просто меня убьет. И вы это знаете. Я для него даже не человек. Просто вещь, которую он использует, а потом выбросит. Так было и с мамой. Мама была хорошая. Я до сих пор помню, как от нее вкусно пахло. А потом она просто исчезла. Из-за него. Она исчезла, а он остался.

– И все-таки он твой отец, – повторил Берт.

– Я не буду о нем жалеть.

Берт кивнул. Достал пистолет и глушитель, приладил глушитель на место.

– Ты подожди меня здесь. А еще лучше – иди домой.

– Вы не раз занимались такими вещами, да, Берт?

– Всю дорогу, – ответил он. – Я не горжусь тем, что делал. Но о сегодняшнем тоже жалеть не буду. О тех двух дятлах, о твоем отце. Они нехорошие люди. Может, это мне и зачтется. Не то чтобы прямо как отпущение всех прошлых грехов, но тем не менее.

– Я пойду с вами, Берт.

– Лучше не надо, сынок.

– Я пойду с вами.

Когда мы подошли к двери подъезда, Берт вручил мне пистолет, чтобы я его подержал, пока сам он будет открывать дверь. Замок он взломал маленьким ломиком буквально за пару секунд. Я отдал ему пистолет. Мы вошли стремительно и бесшумно, словно два призрака.

У двери отцовской квартиры Берт опять достал ломик, но я его остановил, схватив за руку. У нас был запасной ключ, который хранился в щели за дверной рамой. Если не знать, где искать, ни за что не найдешь. Но я знал. Щель была запечатана оконной замазкой под цвет дерева. Я протянул руку, отковырнул замазку, достал ключ и отпер дверь.

Я сразу почувствовал, что он там. Не знаю, как описать это словами, но я его почувствовал. Еще до того, как увидел. Отец сидел в кресле рядом с кроватью, курил сигарету и услышал нас сразу, как мы вошли.

– Мой тебе добрый совет: ни звука, – сказал Берт.

Отец включил лампу на тумбочке у кровати. Свет был неярким, но его вполне хватило, чтобы он сумел нас разглядеть. Мы подошли ближе.

– Наверное, я должен был догадаться, что ты придешь, Берт. Я знаю, кто ты. Знаю о твоих прошлых делах.

– Зря ты мне угрожал, – сказал Берт. – Очень зря.

– Мой приятель, Амос, он говорит, ты когда-то работал на солидных людей, которых он знает. Он тогда еще не был в деле – так, на подхвате. Он сказал, ты прямо живая легенда. Но когда мы к тебе приходили, как-то ты не был похож на живую легенду. И все же ты здесь.

– Да, – подтвердил Берт. – Я здесь.

– И ты уже все решил, и уговаривать тебя бесполезно?

– Бесполезно.

Дальше все произошло очень быстро. Отец схватил лампу и попытался швырнуть ее в Берта, но провод был слишком коротким, а вилка не выдернулась из розетки. Лампа грохнулась на пол, но не разбилась, в продолжала светить. Отец вскочил, и у него в руке был пистолет, который он достал из-под подушки на кресле.

Берт выстрелил первым.

Вспышка света, запах пороха и звук, словно кто-то отхаркнул вязкий ком мокроты… Отец рухнул в кресло. Он тяжело, хрипло дышал. Рука, державшая пистолет, безвольно повисла. Он попробовал ее поднять, но не смог. С тем же успехом он мог бы пытаться поднять стальную балку.

Берт забрал у отца пистолет и отдал мне. Потом поднял лампу и поставил на место. Свет от нее был таким плотным, что казалось, он давит отцу на лицо, которое стало белым. Я смотрел на него и пытался почувствовать хоть что-нибудь, но не чувствовал ничего. Ни злости, ни жалости – ничего. Тогда еще нет.

Отец хрипел, в его груди что-то булькало и клокотало. Наверное, пуля пробила легкое.

– Можем дождаться, пока он не отдаст концы, если это тебя порадует. Или можем прикончить его, чтобы не мучился. Тебе решать.

Я поднял пистолет и нацелил на отца.

Берт сказал:

– Погоди.

Я застыл как статуя.

– У тебя без глушителя, – сказал Берт. Мы обменялись пистолетами. – Он уже ничего не сделает. Как ты не мог ничего сделать, когда был совсем малышом. Подойди ближе и прикончи его.

Я подошел ближе к отцу, приставил пистолет к его голове и нажал на спусковой крючок.

Пистолет кашлянул.

Теперь коробка была у меня, деревянная коробка с автоматическим пистолетом и глушителем. В тот вечер, много лет назад, Берт хорошенько протер отцовский пистолет кухонным полотенцем и швырнул на пол. Свой пистолет он забрал и теперь передал мне, чтобы я им воспользовался, а потом выбросил. И дело было не только в том, чтобы избавиться от улик. Я думаю, что, отдав мне пистолет, Берт как бы говорил, что отныне и впредь он завязал со своим прошлым.

В тот вечер, когда не стало отца, мы с Бертом тихо вышли из дома и устремились прочь. Мы не сказали друг другу ни слова. Я знал, и Берт тоже знал, что мы сделали, и этого было достаточно. Мы ни разу об этом не заговорили. Даже не заикались о случившемся.

Впервые за несколько лет я нормально заснул, и меня не мучили кошмары. У меня наконец появился свой дом, а со временем я сменил Берта в будке киномеханика. Все шло хорошо, пока в кинотеатр не заявились те двое.

Теперь круг замкнулся. Я защищал не только себя самого, но и Салли, и Ловенстейнов. В коробке лежал еще и маленький ломик, которым Берт в свое время взламывал замки на дверях. А в самом низу я нашел маленький листок бумаги.

Это был список – три адреса. Две квартиры располагались в одном доме. Возможно, даже в одном подъезде.

Третий адрес – частный дом на окраине, почти за городом. Рядом с железной дорогой. При всем их гоноре и стремлении пустить пыль в глаза эти парни мало чем отличались от моего отца. Жили на задворках, тратили деньги на женщин и выпивку. На словах великаны, а по жизни бараны, как однажды сказал Берт.