Джеффри Дивер - На солнце или в тени

Но нельзя же отказывать себе во всем. То есть да, ей приходится экономить и во многом себе отказывать, но на еде экономить нельзя. Как там говорил Альфред?

Kishke gelt . Деньги за счет живота. Деньги, которые ты экономишь, недоедая. Урываешь у собственного желудка. Она прямо слышала, как Альфред произносит эти слова, видела, как он кривит губы.

Конечно, лучше потратить лишние пять центов и выпить кофе.

Не из опасений, что Альфред станет ее презирать. Он уже ничего не узнает. Ему все равно, что она ест, и насколько дорого это стоит.

Если только, как она то надеялась, то боялась – попеременно, – жизнь не кончается после смерти. Предположим, его острый ум, блестящий интеллект, слегка мрачноватый юмор… предположим, все это продолжает существовать в какой-то другой реальности, пусть даже тело Альфреда, уже упокоилось в земле.

Она не то чтобы в это верит, но иногда такие мысли ее утешают. Она даже с ним разговаривает, изредка – вслух, но чаще – мысленно. Когда он был жив, она почти ничего от него не скрывала, а теперь его смерть сокрушила последние преграды, и можно рассказывать ему обо всем, даже о том, о чем она не решалась рассказывать раньше. Когда у нее есть настроение, она придумывает его ответные реплики и представляет, что слышит его голос.

Иногда его ответы приходят так быстро, с такой беспощадной прямотой, что она поневоле задается вопросом, откуда они берутся. Она сама их выдумывает? Или он по-прежнему присутствует в ее жизни, хотя его больше нет?

Возможно, он где-то рядом, невидимый и бесплотный ангел-хранитель. Наблюдает, оберегает. Заботится о ней.

И как только она об этом подумала, в голове прозвучал ответ. Я просто наблюдаю, Liebchen [47] Любимая, дорогая ( нем. ). . Давай ты сама позаботишься о себе.

Она разломила булочку пополам и намазала маслом. Положила ее на блюдце, взяла ложку, зачерпнула суп. Потом снова. Затем откусила кусочек булочки.

Она ела медленно, используя время, чтобы изучить обстановку. Зал заполнен лишь наполовину. Две женщины, двое мужчин. Мужчина и женщина – похоже, семейная пара. Еще одна пара, оба взволнованы, но робеют в присутствии друг друга. Она рассудила, что у них, видимо, первое или второе свидание.

Можно было развлечься и придумать историю об этих влюбленных, но ее мысли сейчас были заняты совершенно другим.

За остальными столиками люди сидели поодиночке, мужчин было больше, чем женщин, и почти все мужчины читали газеты. Конечно, лучше сидеть в тепле, когда в городе поздняя осень и ветер дует с Гудзона. Пить кофе, читать «Ньюс» или «Миррор», коротать время…

Администратор был в костюме.

Большинство посетителей-мужчин тоже были в костюмах, но его костюм смотрелся дороже, качественнее, и было заметно, что его отдавали в глажку совсем недавно. К костюму прилагалась белая рубашка и галстук какого-то неяркого цвета, который она не могла определить на таком расстоянии.

Она наблюдала за ним краем глаза.

Альфред ее научил. Смотришь прямо перед собой, вроде бы не обращая внимания. При этом стараешься мысленно фиксировать все происходящее.

Тут нужна практика, но у нее было время потренироваться. Она вспоминает урок на Пенсильванском вокзале, напротив левого багажного окошка. Пока она наблюдала за человеком, проверявшим свой чемодан, Альфред задавал ей вопросы о пассажирах, стоявших в очереди на посадку на поезд в Филадельфию. Она описывала их по очереди и светилась от счастья, когда он ее хвалил.

Администратор кафе, примечала она сейчас, был невысокого роста, с тонкими поджатыми губами. Коричневые туфли-броги отполированы до зеркального блеска. Она наблюдала за ним украдкой, он же, напротив, разглядывал посетителей, не таясь. Его взгляд демонстративно, чуть ли не агрессивно перемещался от столика к столику. Ей показалось, что некоторые клиенты чувствовали на себе этот взгляд и непроизвольно ерзали на стуле, словно нервничая.

Она подготовилась, но когда взгляд администратора уперся в нее, она все-таки задержала дыхание и чуть не повернулась в его сторону. Она невольно нахмурилась и сама это почувствовала, а когда потянулась за чашкой кофе, ее рука дрожала.

Он стоял в дверях кухни, заложив руки за спину, строгий и неприветливый. Он смотрел на нее в упор, а она наблюдала за ним незаметно, как ее научили.

Сделав над собой небольшое усилие, она все-таки смогла отпить кофе, не пролив ни капли. Потом поставила чашку на блюдце и сделала новый вдох.

И что же, как ей представляется, он увидел?

На ум приходит полузабытое стихотворение, которое когда-то читали на уроке английского языка. Что-то о желании человека иметь способность видеть себя так, как его видят другие. Но что это за стихотворение, и кто автор?

Как ей представляется, администратор кафе увидел миниатюрную, невзрачную женщину определенного возраста, одетую вполне прилично, хотя ее вещи тоже были уже «в возрасте». Скромная шляпка заметно утратила форму, манжеты пальто из «Арнольд Констебль стор» слегка обтрепались по краям, одна костяная пуговица потерялась, и ее заменили похожей, но все-таки отличающейся от остальных.

Хорошие туфли, простые черные лодочки. Сумочка из крокодиловой кожи. И то, и другое отменного качества. Куплены в дорогих магазинах на Пятой авеню.

И то, и другое выдает ее возраст.

Впрочем, она и не пытается молодиться.

Что он увидел? Обнищавшую аристократку, пытающуюся сохранять достоинство даже в трудные времена. И хотя ей не нравилось думать о себе в таком ключе, именно так и было. Пусть одежда изрядно поизносилась, она все равно свидетельствовала о том, что ее владелица настоящая леди.

Мужчина за соседним столиком справа – темный костюм, серая шляпа, салфетка заткнута за воротник, чтобы защитить галстук, – пил кофе и ел десерт. Кажется, яблочный крисп. Она даже не думала о десерте, но теперь ей отчаянно захотелось яблочного криспа. Она и не помнила, когда ела его в последний раз, но хорошо помнила вкус – идеальное сочетание сладкого и кисловатого, хрустящую сахарную крошку.

Они с Альфредом нечасто лакомились яблочным криспом, но теперь все говорило за то, чтобы взять себе порцию, пока есть возможность. Десерт обойдется ей в три пятицентовика, максимум в четыре, и у нее еще оставалось пятнадцать из тех двадцати, что ей разменяли на доллар. Надо лишь встать, подойти к отделу десертов и забрать свой трофей.

Нет.

Нет, потому что она почти допила кофе, а значит, к десерту придется брать новую чашку. Еще один пятицентовик. И хотя она может себе это позволить, как может позволить и сам десерт, ответ будет…

Нет.

На этот раз «нет» словно произнес Альфред.

Ты тянешь время, Knuddelmaus [48] Мышка для обнимашек – мягкая детская игрушка ( нем. ). . На самом деле тебе не хочется сладкого. Тебе всегда страшно откладывать исполнение желаний.