Стивен Кинг - Кадиллак Долана - английский и русский параллельные тексты

The voice that spoke for Elizabeth fell silent, and I thought it had finally given up for the day. And then, with Vegas actually in sight—blue and misty and wavering on the far rim of the desert—it spoke up again.

Then don't try to fool him with a fake detour, it whispered. Fool him with a real one.

Голос Элизабет стих, и я подумал, что сегодня больше не услышу его. Как вдруг, когда Лас-Вегас показался на горизонте - голубой, в дымке, колышущейся на дальнем краю пустыни, - ее голос снова заговорил со мной.

А ты не пытайся обмануть их фальшивым объездом, услышал я. Обмани их чем-то более похожим на настоящее.

I swerved the Buick over to the shoulder and shuddered to a stop with both feet on the brake-pedal. I stared into my own wide, startled eyes in the rear-view mirror.

Inside, the voice that spoke for Elizabeth began to laugh. It was wild, mad laughter, but after a few moments I began to laugh along with it.

Я свернул «бьюик» на обочину, уперся обеими ногами в тормозную педаль, и машина, дрожа, остановилась. Я поднял голову и увидел в зеркале заднего обзора свои широко открытые потрясенные глаза. Внутри начал смеяться голос, который я принимал за голос Элизабет. Это был дикий, безумный смех, но через несколько мгновений я стал смеяться вместе с ним.

The other teachers laughed at me when I joined the Ninth Street Health Club. One of them wanted to know if someone had kicked sand in my face. I laughed along with them. People don't get suspicious of a man like me as long as he keeps laughing along with them.

Учителя смеялись надо мной, когда я вступил в Клуб любителей здоровья на Девятой улице. Один из них даже рассказал старый, с бородой, анекдот, суть которого заключалась в следующем. Один слабак, который весил всего девяносто восемь фунтов, однажды отправился со своей девушкой на пляж. К нему подошел громила весом в двести фунтов, бросил ему в лицо песок и увел его девушку. Слабак стал тренироваться, через год он весил уже двести фунтов и снова пошел со своей девушкой на пляж. К нему подошел громила весом в двести пятьдесят фунтов, бросил в лицо песок и увел его девушку. Так вот, остряк-рассказчик спросил меня, не бросал ли кто мне в лицо песок? Я посмеялся вместе со всеми. Человек, который смеется вместе с остальными, не вызывает подозрений.

And why shouldn't 1 laugh? My wife had been dead seven years, hadn't she? Why, she was no more than dust and hair and a few bones in her coffin! So why shouldn't I laugh? It's only when a man like me stops laughing that people wonder if something is wrong.

Да и почему бы мне не посмеяться? Моя жена умерла семь лет назад, верно? В гробу от нее осталась лишь пыль, несколько волосков и кости! Так почему бы мне не посмеяться, а? Люди начинают подозревать неладное лишь после того, как человек вроде меня перестает смеяться.

I laughed along with them even though my muscles ached all that fall and winter. I laughed even though I was constantly hungry—no more second helpings, no more late-night snacks, no more beer, no more before-dinner gin and tonic. But lots of red meat and greens, greens, greens.

I bought myself a Nautilus machine for Christmas.

No—that's not quite right. Elizabeth bought me a Nautilus machine for Christmas.

Я продолжал смеяться вместе с ними, хотя мышцы болели у меня всю осень и зиму. Я смеялся, хотя мне все время хотелось есть, - больше я не просил добавки ко второму, не ел перед сном, не пил пиво, избегал джина с тоником перед обедом. Зато в моем рационе было много мяса и овощи, овощи, овощи...

На Рождество я купил себе тренировочный аппарат «Наутилус».

Нет, это не совсем верно. Это Элизабет купила мне «Наутилус» на Рождество.

I saw Dolan less frequently; I was too busy working out, losing my pot belly, building up my arms and chest and legs. But there were times when it seemed I could not go on with it, that recapturing anything like real physical fitness was going to be impossible, that I could not five without second helpings and pieces of coffee cake and the occasional dollop of sweet cream in my coffee.

Теперь я видел Додана не так часто; я был слишком занят своей физической подготовкой, терял вес, уменьшал пузо, накачивал мускулы на руках, груди и ногах. Бывали моменты, когда мне казалось, что продолжать это - выше моих сил, что восстановить былое физическое здоровье невозможно, что я не смогу жить без добавочной пищи, без кофейного торта и сливок к кофе.

When those times came I would park across from one of his favorite restaurants or perhaps go into one of the clubs he favored and wait for him to show up, stepping from the fog-gray Cadillac with an arrogant, icy blonde or a laughing redhead on his arm—or one on each. There he would be, the man who had killed my Elizabeth, there he would be, resplendent in a formal shirt from Bijan's, his gold Rolex winking in the nightclub lights. When I was tired and discouraged I went to Dolan as a man with a raging thirst might seek out an oasis in the desert. I drank his poisoned water and was refreshed.

Когда мне становилось совсем плохо, я ставил машину рядом с одним из любимых ресторанов Додана или заходил в клуб, где он часто бывал, и ждал, когда он подъедет в своем серебристо-сером «кадиллаке» в сопровождении высокомерной ледяной блондинки или со смеющейся рыжеволосой красавицей, а то и с двумя сразу. Вот он, человек, который убил мою Элизабет, в модном костюме от Биджана, с золотым «Ролексом», сверкающим в огнях ночного клуба. Когда я уставал и терял силу духа, я шел к Долану, как человек, снедаемый неутолимой жаждой, идет к оазису в пустыне. Я пил его отрезвленную воду и испытывал облегчение.

In February I began to run every day, and then the other teachers laughed at my bald head, which peeled and pinked and then peeled and pinked again, no matter how much sun-block I smeared on it. I laughed right along with them, as if I had not twice nearly fainted and spent long, shuddering minutes with cramps stabbing the muscles of my legs at the end of my runs.

С февраля я приступил к ежедневным пробежкам, и остальные учителя смеялись над моей лысой головой, которая шелушилась и розовела, шелушилась и розовела снова и снова, несмотря на крем от загара, которым я смазывал лысину. Я смеялся вместе с ними, хотя пару раз едва не падал в обморок и по завершении пробежек долго растирал ноги, сведенные судорогой.

When summer came, I applied for a job with the Nevada Highway Department. The municipal employment office stamped a tentative approval on my form and sent me along to a district foreman named Harvey Blocker. Blocker was a tall man, burned almost black by the Nevada sun. He wore jeans, dusty workboots, and a blue tee-shirt with cut-off sleeves. BAD ATTITUDE, the shirt proclaimed. His muscles were big rolling slabs under his skin. He looked at my application. Then he looked at me and laughed. The application looked very puny rolled up in one of his huge fists.

Когда пришло лето, я обратился за работой в Дорожное управление штата Невада. Муниципальный отдел поставил печать, предварительно одобрив мое заявление, и послал меня к дорожному мастеру по имени Гарви Блокер. Блокер был высоким мужчиной, сожженным почти до черноты жарким солнцем Невады. На нем были джинсы, запыленные сапоги и голубая майка с обрезанными рукавами. По груди шла надпись: «Плохое настроение». Под кожей на руках перекатывались огромные шары мышц. Он посмотрел на мое заявление, затем взглянул на меня и рассмеялся. Свернутое в трубку заявление казалось крошечным в его огромном кулачище.

“You got to be kidding, my friend. I mean, you have got to be. We talkin desert sun and desert heat here—none of that yuppie tanning-salon shit. What are you in real life, bubba? An accountant?”

“A teacher,” I said. “Third grade.”

“Oh, honey,” he said, and laughed again. “Get out my face, okay?”

- Ты шутишь, приятель. Шутишь, не иначе. Мы работаем под солнцем, которое жарит день-деньской, это вовсе не интеллигентский салон для модного загара. Кто ты на -самом деле, приятель? Бухгалтер?

- Учитель, - ответил я. - Учу третьеклассников.

- Господи! - воскликнул он и снова засмеялся. - Уходи отсюда, ладно?

I had a pocket watch—handed down from my great-grandfather, who worked on the last stretch of the great transcontinental railroad. He was there, according to family legend, when they hammered home the golden spike. I took the watch out and dangled it in Blocker's face on its chain.