Григорий Гончаров - Бункер 'BS-800'/ der Fluch des Reichs.

Над полем воцарилась тишина. Солдаты в немецких касках подошли метров на сто пятьдесят к крайним машинам. «Ещё немного — и братва откроет огонь! — думал Егерь. — Но как такое может быть, чтоб человек, получив тяжелейшее ранение, о совместимости которого с жизнью нет и речи, мог снова оказаться в строю, с оружием в руках!? Да и кто это такие, что за солдаты, кто позвал их сюда? Поисковики? Это точно! Солдаты напрямую связаны с ними! А может, эти солдаты — всего лишь проекция, фэйк? Может, есть какой-то хитрый проектор, переносящий изображение? А взрывы — это часть хорошо спланированного спектакля! Нет сомнений, что лагерь поисковиков — это наживка. А этот строй призрачных солдат — это крючок, кульминация спектакля. Этот «нацист», связавшийся с ними по рации, и пытавший Шмыгу, эта яма в реке — всё это части одного плана! Если всё так, то им, этим поисковикам, стоило бы дать «Нобелевскую премию» за это представление. Нобель — учредитель всемирно известной премии, сам придумал динамит, с помощью которого погибло огромное количество людей. И наградить этой адской премией поисковиков, за их кровавый спектакль — было бы справедливо!» Тишина взорвалась автоматными выстрелами и разрывами гранат. Стреляли из автоматов, пулемётов, рвались ручные гранаты; одиночные хлопки ружейных выстрелов выделялись из общего звука начинающегося боя. Шквал пуль, выпущенных со стороны неизвестного врага, повалил ковыляющего из поискового лагеря к машине, раненного взрывом мины ловушки, «Краплёного» на землю. Успевшие отбежать к машинам, подготовить оружие и занять оборону боевики, открыли ответный огонь. Агрессивно ощетинились ярким огнём пулемёты на крышах машин. Яркие трассы поливали видимого противника, который в свою очередь, будто не обращая внимания, продолжал наступать, приближаясь всё ближе и ближе, сокращая неторопливым шагом метры. Сбоку от уха Тереха просвистела пуля. Другая пуля клюнула куда-то в металлическую обшивку машины, с характерным звуком продырявив тонкое железо.

— Какая в жопу «проекция»! Это всё по-настоящему! — сказав это самому себе, Егерь быстро поднёс рацию к посиневшим губам:

— Всем назад! — но из рации донёсся лишь знакомый смех:

— О, Иван, я я, гут, гут! Нихт шрайн [57] Не надо кричать , Иван! Ни-ихт шра-айн, Ива-а-ан! — хрипло смеясь, говорил знакомый голос из рации.

— Сука! — выругался он, — Я тебе сейчас засуну твой поганый язык в твою жопу, кем бы ты ни был! — бросив бинокль на землю, он спрыгнул с крыши, открыл водительскую дверь машины, не успев удобно устроиться на сидении, сходу завёл двигатель.

Машина резко, с пробуксовкой, сорвалась с места, обсыпав земляной крошкой из-под колёс Крапа и Чеха. Егерь направился в сторону завязавшегося боя. На переднем пассажирском сидении лежал автомат Калашникова и рация, из которой некоторое время всё ещё доносился смех; на заднем — хаотично разбросанные магазины под «Калаш». Подъехав к месту боя, к машине прикрытия тыла, с позывным «Панцирь», он увидел, как у двух машин, по бокам лагеря, идет ожесточённый бой. Он видел, как солдаты в рваной форме, с чёрными лицами, практически вплотную подошли к боевикам, расстреливающих этих наступающих солдат в упор. Но те не падали, шли, принимая грудью килограммы выпущенного в них свинца. Некоторых из них отбрасывало назад в упор выпущенной очередью, попавшей в кость пулей, но они снова упорно вставали, поднимали выпавшее из рук оружие, и снова шли, стреляя на ходу. Их было много — человек по пятьдесят с каждой стороны. Пулемётчик машины прикрытия с позывным «Панцирь», прицельно выпускал короткие очереди, то и дело водя из стороны в сторону, в поисках новой мишени, нагретым до красна стволом. Автомат Тереха, который он несколько часов назад взял в кузове «Фольцвагена», имел оптический прицел, и Егерь хорошо прицелившись, принялся отстреливать наступающих солдат. Он заметил, что некоторые из них всё-таки падают. Он попробовал пустить короткую очередь в голову одному из чернолицых солдат. Короткая очередь трассирующих пуль попала точно в цель. Тот, пройдя ещё несколько метров, как бы нехотя, рухнул не землю, выронив свою винтовку из рук. Из-под слетевшей каски брызнул чёрный фонтан. Егерь удивился точности этого автомата, судя по всему модифицированного — вся очередь ушла точно в голову; пули летели стройной колонной, почти без разлёта.

— Нацисты! — с ненавистью сказал он. Крикнул уже в рацию: — Стрелять в бошки, всем стрелять им в бошки! Бей в лоб и по глазам, под срез каски!

Он принялся ловить прицельной сеткой новые цели, чёрные головы, и безжалостно давить на курок. Машину, стоявшую справа, и всех бойцов, которые там были, фашисты уничтожили, и теперь они шли по направлению к нему, к Егерю. Машина слева ещё вяло огрызалась огнём. Расстреляв почти весь боекомплект, они стараются экономить патроны, услышав команду, бьют в головы — один за другим солдаты в черной, рваной форме падали на землю.

— Почему пацаны не уезжают от туда? — сам у себя спросил Егерь.

— Потому, — ответил незаметно оказавшийся рядом водитель «Панциря» «Т-3». — Что их машина получила больше пулевых пробоин, чем звёзд на небе!

— Откуда они вообще взялись? — спросил Егерь, меняя магазин. — Кто это вообще?

Водитель «Фольцвагена», прикрываясь кузовом машины, тоже бил короткими очередями по врагу.

— Из леса идут! — ответил он, наводя мушку на очередную цель.

Терех коротко глянул в сторону «Ленд-Ровера». Его фары уже потухли — сел аккумулятор. Двух бойцов не было видно — они не стреляли.

— Ты…. вы, продержитесь тут, я поеду пацанов заберу, если они ещё там! — сказал Терех, поменявшись автоматами с водителем «Т-3».

Он ехал, слегка пригнувшись, изредка по машине ударяли пули. Неожиданно разлетелось боковое стекло.

— О, Иван, ты есть смелий, эсист гут! — неожиданно проснулась лежавшая на «торпеде» рация. — Ты есть хорошо дратся, Иван! Зи гут ах кампфн! Если все Иван так дратся, то ви война би эафолд… виигривать! Гут, зэр гут!

— Пошёл-ты! — не выдержал Терех, схватив одной рукой рацию, другой продолжая рулить, — Вы проиграли, а твой сраный Гитлер застрелился! Слышишь, «нац»? Застрелился! Он пустил себе в свой гнилой лобешник маслину! И мы взяли Берлин, твои дети чистили сапоги Нашим солдатам, и подносили им бумагу в сортир! Наши солдаты пробивали пистон твоим фрау, — слышишь, крыса, — мы ебли так же и твою жену! Пистон ей наши солдаты пробили качественно — будь спокоен! Мы танцевали у Рейхстага, после того, как над ним заалел красный флаг! Мы пели русские песни, пили самогон, играли на гармонях и балалайках! А ты… да кто ты вообще такой есть? — ты маразота последняя, овца! Я не знаю, откуда ты взялся — но я знаю, куда я тебя закончу — под землю загоню, сука, будешь червей кормить, удобрять русскую землю, падла рваная! — Егерь с силой отшвырнул от себя рацию, стукнувшую корпусом о приборную панель, и отскочившую куда-то к заднему сидению.