Григорий Гончаров - Бункер 'BS-800'/ der Fluch des Reichs.

— Поехали, раз хочешь! — согласился Егерь.

Распределили позывные. «Тайга» — Егерь, «Бугор» — лагерь, «Небо» — вертушка. Быстро перекусив холодными консервами, и заправив магазины автоматов патронами, группа оседлала заправленный «Транспортёр», и они выдвинулись в сторону леса. Кровавые следы тянулись по траве широкой дорогой в сторону леса. «Фольцваген» не спеша ехал по этой страшноватой дороге. Казалось, что по полю тащили неисправный комбайн, из редукторов и двигателя которого хлестало масло: вместе со ставшей коричневой кровью, всё было забрызгано вонючей чёрной жижей, похожей на жирную нефть. Примятая в сторону леса трава ясно указывала направление, куда волокли тела убитых. Вот уже начался лес — дальше пришлось идти пешком. Егерь решил оставить в машине Хабиба с пулемётом — пусть прикрывает группу в случае отхода, да и за машиной заодно приглядит.

— «Небо» ответь «Тайге»! — крикнул в рацию Терех.

— На связи! — ответила рация.

— Мы на месте! Взлёт!

— Принял! — коротко отозвалась рация, и через некоторое время послышался шум нарастающих оборотов несущего винта.

— Скоро прикрытие будет! — обрадовано сообщил Егерь.

Группа слега оживилось, кто-то тихо переговаривался между собой, послышался сдавленный смех. Хотя само это мрачное место было чуждо веселью и радости. Где-то недалеко слышался хруст веток — какой-то крупный зверь ломиться сквозь заваленный лесным мусором лес. Егерь покрепче перехватил цевье автомата. Они шли по следу, прошли уже порядка полу километра, когда след оборвался в глубоком бетонном колодце. Показалось, что пахнет костром, дымом. Решено было отходить назад, вертолёт улетел в сторону лагеря боевиков. И тут до слуха Егеря донёсся тихий мужской голос. Он поднял руку, подавая сигнал своей группе к остановке, и группа тут же заняла удобные для стрельбы позиции. Все вслушивались в невнятное бормотание, которое доносилось из-за деревьев. Чуткий слух Егеря уловил немецкие слова, сливавшиеся в пение, послышался скрипучий, словно скрип несмазанных дверных петель, звук губной гармони. Запах костра стал явным, отчётливым, его чувствовали все. Снова послышался треск веток. Терех крался тихо, шёл на звук, внимательно глядя под ноги, боясь наступить на растяжку, ветку, или угадить в какую-нибудь ловушку. Почву, перед тем как наступить, он прощупывал ногой, и лишь после этого наступал на это место. Перед ним, за кустами, сидел немец с закрытыми глазами, в намокшей от воды форме, вновь взявший в руки гармошку. Немец был офицером, но под серой, распахнутой шинелью он был в одних лишь трусах. Армейские, проклёпанные ботинки были одеты на босу ногу. Он сидел на сгнившем бревне, перед ним полыхал еле теплящийся костёр. На земле стояла бутылка и стакан, вокруг него разбросаны поломанные папиросы. Немец покачивался из стороны в сторону, в такт своей нескладной музыке, которую он извлекал из гармони. Качания из стороны в сторону усилились, и человек не совладал с равновесием, и завалился на спину. Удивительным было то, что даже упав, он не выпустил гармони из рук, и так же, не открывая глаз, принялся вновь наигрывать какой-то нескладный мотив, но уже лёжа. Немецкий автомат, устаревшей конструкции, безучастно валялся рядом с офицером, — он был изрядно запылён но, несмотря на это, Терех заметил, что оружие новое — воронение нигде не потёрто. Он внимательно огляделся по сторонам — никого не было. Егерь тихо шикнул — подозвав группу. Группа окружила лежащего на спине, и ничего не замечающего немца, продолжавшего чрезмерно сильно дуть в свою поблёскивающую хромом гармонь. Боевики с интересом поглядывали на него. Уже никто не таился — все стояли в рост, окружив немца.

— Кто такой? — рявкнул Терех, не очень громко, но в тоже время достаточно резко.

Немец дёрнулся, гармошка издала жалобный звук, он пьяно улыбался, глядя на Егеря. Одной рукой он продолжал сжимать гармонь, другой же шарил по земле, в поисках автомата — притом, судя по его лицу, это действие должно было остаться для Тереха незамеченным.

— Самый хитровыебаный? — спросил Шкас, наступив подошвой ботинка на его руку, в тот момент, когда тот уже сжал ладонью рифлёную рукоять оружия.

Автомат дёрнулся, выпустив короткую очередь, которая ушла в сторону поля.

— Ги ауф айне шванз [61] Пошёл на хуй ! — крикнул Левинц, выдернув руку из-под башмака.

— Ты кто? — вновь спросил Терех.

— Их бин айн доучь официрен [62] Я немецкий офицер ! Гитлет капут! — громко, пожалуй слишком громко, кричал Левинц — и это уловил Егерь.

— Он кого-то предупреждает! — быстро сказал Терех.

Шкас и Гриф побежали в лес, оставшийся Винт, водитель «Транспортёра», и Егерь, с напряжением всматривались в кажущийся спокойным, лес. Где-то недалеко раздались автоматные выстрелы, рядом с плечом Тереха просвистела пуля.

— По нашим долбят! — тихо сказал он, — Винт, к ним давай!

Тот пригнулся и бесшумно побежал в сторону частых очередей. Через минуту стрельба стихла, но лишь для того, чтоб вспыхнут с новой силой. Раздалась неожиданно громкая длинная пулемётная очередь, одна пуля обожгла болью руку Егеря. Водителя «Т-3», стоявшего рядом с Терехом, неведомой силой отшвырнуло в сторону, Терех понял — он убит. Николай, отшвырнув немецкий автомат носком ботинка, упал, вжимаясь грудью в землю. Он лежал на земле, чувствуя, как из него вытекает горячая кровь. Он не спускал глаз с немца, стараясь не поднимать голову. В траве что-то зашуршало — это подполз Шкас, молча взявший Бориса за шкирку и потащив его к лесу, не давая подняться. Шкас разминулся с приползшим Грифом, который шёпотом спросил:

— Ты как, командир?

— Порядок, сможешь водилу зацепить?

— Да, сейчас Винт приползёт, мы вмести оттащим его. Что с ним?

— Убило.

— Хуёво; — мрачно отозвался тот.

Пулемёт молчал.

— Там каземат капитальный, — ответил на немой вопрос Гриф, кивнув в сторону леса, — Этот пьяный «Ганс» своим маяка дал, чтоб они зашхунились. Они дверь задраили — а дверь там ого-го! Гранатой не возьмёшь! Килограмм десять тротила нужно, что её вынести!

— Понятно; — сухо ответил Терех, и пополз за почти скрывшимся из виду, Шкасом.

— Говори, сука! — и он с силой ударил огромным кулаком Левинцу в челюсть. — Чё, в партизана решил поиграть? — не унимался Шкас, и снова врезал кулачищем по опухшему лицу, с размазанными кровавыми разводами.

Борис сплюнул кровью ему под ноги. Бесшумно подошедший к Шкасу Терех, придержал вновь занесённую в размахе руку, останавливая экзекуцию:

— Погоди, убьёшь ведь! У него анестезия спиртовая, он боли не чует! Подождём, пока протрезвеет, а там и поспрашиваем!

Шкас неохотно отошёл от избитого «немца», поднял с земли смятую немецкую фуражку и с силой вдавил её в голову Бориса.