Григорий Гончаров - Бункер 'BS-800'/ der Fluch des Reichs.

Вертолёт медленно двинулся в сторону Тереха, развернулся боком, тяжёлый пулемёт принялся долбить по лесу. Пули свистели, со смачными шлепками ударялись об землю, падали срезанные ветки; рядом с Егерем рухнула разорванная вершина ели, за которой он прятался, сверху посыпались щепки. Чех продолжал что-то кричать в эфир, но его слов, — заглушённых свистом пуль, шумом выстрелов и ветром от винта, — разобрать было невозможно. Ели оголились, и в тёмном еловом леске стало светло. Земля была усыпана ветками, трухой и еловыми щепками. В земле видны были ямы, оставленные крупнокалиберными пулями.

— Я тебя найду! — отозвался Терех.

— Эй, Егерь, вылазь уже на поле — жену и дочь твою обещаю не трогать, даже денег им подкину на жизнь! — кричал Чех.

Терех напрягся, мышцы его натренированного тела натянулись в стальные тросы. Вертолёт завис немного поодаль от них, над местом, где стоял «Т-3». К Тереху стянулись остальные боевики, вместе с уцелевшим после обстрела Борисом, со связанными за спиной руками.

— Выходи, и бойцов выводи, вместе с копателем! Если не выйдите — вашим детям и жёнам справлю пышные похороны, а затем и вас достану, если кто выживет в этом проклятом лесу!

— Я связался с Москвой, — прорезался в эфире голос Крапа, — Мне сказали, что в этом районе законсервированная секретная лаборатория! В ней ботаники потели над созданием какого-то там оружия, что-то там мистическое короче, над созданием непобедимых солдат, с которыми мы и схлестнулись прошлой ночью! Вам не выстоять одним против них и десяти минут, так что выходите — лёгкую смерть вам гарантирую, и помощь близким! У вас пять минут, потом мы улетаем, и уже сегодня ваших родственничков не будет в живых!

Все смотрели на Тереха.

— Кинут, твари! — сказал Шкас. — Один раз уже киданули! Всех положат! И детей, и жён и всех родственников — я Чеха знаю!

— У самого есть кто? — спросил Терех.

— Есть одна баба. Но о ней никто не знает, в тиши живёт, туда посторонним ходу нет!

— Легко тогда тебе рассуждать! А у меня дочь и жена!

— Ты хочешь пойти? — спросил Шкас?

— Нет, не хочу, но пойду, иначе не смогу с этим жить! Незачем будет жить! Эта падла знает нужные кнопки в человеческой душе! Вы — оставайтесь, я — вместе с «немцем» пойду!

— Я с тобой! — тихо отозвался Винт. — Сестра недавно родила. Не могу я их так подставить! Они не должны за мои дела ответку нести!

— Я — пас! — ответил Гриф.

— Вы это… — неуверенно говорил Винт, — …Рассчитайтесь там с ними за нас!

— Нет вопросов, Димон! — ответил Шкас.

Три человека направилась в сторону поля. Левинц потихоньку начал приходить в себя, он уже понял, что только что произошло, и куда его ведут.

— Мы идём! — на ходу ответил в рацию Терех.

— Ты пацан по-жизни, и выбор сделал пацанский! За это я тебя всегда уважал! Лучше пацаном кончится, чем в крысах жить! — хвалил Чех. — Кто с тобой?

— Пленный и Винт.

Рация замолкла. Они вышли на поле. «Фольцваген» стоял недалеко — от него ещё поднимался сизый дымок. Сама машина стала похожа на смятый в комок бумажный лист, на котором проглядывались редкие фрагменты краски. Трава рядом с машиной была забрызгана чёрным маслом. Рация вновь ожила голосом Чеха.

— Что к лесу жмётесь? Давай ближе, подкатывай под вертушку!

Они направились к вертолёту, зависшему метрах в ста от леса. Тут послышался шум громкоговорителя: говорил Чех, и его голос, усиленный прибором, перебивал шум вертолёта и разносился над лесом.

— Шкас и Гриф, что, зассали? Подкатывай к своему командиру, не по-пацански его одного в беде бросать! Вылазь, иначе мы порешим всех ваших родственников, а сами вы сдохнете в этом проклятом лесу, как Шмыга — бошки вам отрывать будут!

Терех что-то кричал в рацию, но он и сам уже не слышал своего голоса, из-за сильного шума, исходящего от вертолёта.

— Выходим, считаю до десяти! Если сейчас не выйдите — этих троих валим, и родственников их валим, вашу всю родню валим, и вас, если выживете, тоже валим!

Голос принялся отсчитывать.

— Раз, два, три… Терех видел, как на него уставилось чёрное дуло, торчавшее с борта.

Ему казалось, что ствол направлен именно на него. Дмитрий побелел лицом, из глаз текли слёзы, которые тут же подхватывал исходящий от лопастей поток ветра. Он что-то говорил, кричал Тереху, но слов было не слышно.

— Восемь, девять…

«Нет, они не выйдут!» — думал Егерь.

Пулемётчик навёл своё оружие на горстку маленьких людей, но его палец словно сковало судорогой. Он, Андрей «Афганец», не раз нажимал на спуск, и лично видел, как смертоносные снаряды сносили головы людям, разрывая их словно переспелые арбузы. Люди, иногда, продолжали бежать, пробегая при попадании в голову несколько десятков метров, словно обезглавленные курицы. При попадании в тело, некоторых счастливчиков отбрасывало, и вбивало в землю, словно гвоздями. Один раз, в Афгане, духи захватили базу, перебили всех солдат. На выручку, в числе многих, прилетел в должности бортмеханика, и по совместительству, стрелка кормовой установки «ДШК» [63] Крупнокалиберный пулемёт , - и Андрей. База имела «ВПП» [64] Взлётно-посадочная полоса для вертушек, в виде сложенных встык бетонных плит.

Они подлетали с подветренной стороны, и их появление над захваченной базой стало неожиданно для душманов. Основная группа боевиков тогда была на этой самой бетонной площадке. Застигнутые врасплох, моджахеды не успели найти себе укрытие от выпущенных с вертолётов пуль — его, кроме матерчатых палаток, и не было. Андрей первым открыл огонь. При стрельбе он заметил, что крупные пули, при попадании в бетон, срикошетили, и подняли в воздух тело «духа». Выглядело это неестественно, страшно и в тоже время как-то красиво, притягательно. Перед вылетом он раскурился марихуаной, растянув смолянистый косяк на экипаж. И теперь, под действием этой дури, захватившей ум стрелка, он стрелял, поражая противника рикошетом. Зрелище подбрасываемых на десяток метров вверх людей притягивало его, и он испытывал новое, не с чем несравнимое чувство. Он выцеливал и стрелял, получалось не всегда, пули, попав в бетон, поднимали с земли облака пыли, которые тут же сдувал поток винтов. Иногда от людей в небо отлетали куски, головы, руки, и другие части тел. Его завораживало это зрелище, да судя по всему не только его — пилот вертолёта старался держать нужный угол, для поражения врага именно рикошетом. Он многое понял на той войне, и самое главное он уяснил для себя — нет ничего дороже и крепче братства! Он знал, что эти три человека, которых он держит на прицеле, стоят дороже взвода чужих друг другу солдат. Не раз его спасал друг, вытаскивая раненного Андрея из обломков вертолёта под огнём противника, рискуя при этом потерять всё! Он слышал про Тереха, хотя лично с ним знаком не был — и вообще, не прислушивался к обсуждениям незнакомых ему людей — Терех стал исключением. Он знал, что Терех воевал в Чечне — где он вместе со своими солдатами был предан своим же руководством. Андрей вообще мало кого знал, он жил один, и плевал на всех с высокой колокольни. Но зато он как ребёнок радовался, когда подходил он к вертолету. Когда помогал собирать раскуроченные машины, когда, вместе с единственным его другом, Михалычем, они подолгу сидели в салоне машины, — где было всё привычно, где он знал назначения каждой кнопки и винтика, — пили спирт, и вспоминали былые времена. Он слышал, про зону, на которую попал Терех, он знал, за что его отправили туда. За этот поступок он уважал этого человека, хотя вживую ни разу не видел. Он, среди трёх небольших людских силуэтов он безошибочно определил Егеря: Терех стоял лицом к нему, распрямившись, гордо, без страха глядя смерти в глаза, как подобает настоящему офицеру, — сейчас он понял, что не сможет убить этого человека.