Григорий Гончаров - Бункер 'BS-800'/ der Fluch des Reichs.

— Что ж, осталось пулемёт с патронами найти! — сказал я вслух, самому себе.

Эхо голоса разнеслось по помещению, и несколько раз отозвалось где-то ниже. Значит, помещение больше, чем кажется, и уходит под землю! В полу бурым кругом от диодных лучей отсвечивал люк. Ручка легко поддалась, сам люк оказался толстым и тяжёлым, и пришлось приложить усилия, чтоб поднять его вес и преодолеть сопротивление ржавых петель. Облокотив люк на бетонную стену, свет фонаря нащупал ржавые ступени железной лестницы, уводившей под землю. Подвальной сыростью и бетоном пахло именно отсюда. Спустившись по лестнице, я увидел помещение, наподобие тамбура; под ногами было сухо, лишь в некоторых местах были лужи от капавшей с потолка воды. Несколько дверей, таких же, как снаружи. Одна поддалась, с трудом, и за ней оказалось помещение, заставленное ящиками и шкафами. Я, своим ножом, отковырнул крышку одного из них: коробочки, много коробочек. Взяв одну, маленькую и увесистую, я отогнул масляный картон. На свете фонаря заиграли отражёнными бликами головки пуль.

— Ебать — копать!

Боезапас, целый, пролежавший столько лет и не потерявший заводского блеска металл! Открыв ржавую дверку шкафа и отогнув полусгнившую вонючую масляную ветошь, китайский фонарь осветил корпус немецкого пулемёта «MG-34», под патрон «7,92х57» мм. Под пулемётом стояла коробка, в которой обнаружились два запасных затвора, затворная рама, маслёнка, ключи, два запасных ствола, и набор для чистки оружия. Тут была даже специальная перчатка, сделанная из асбестовой такни, которая служила для того, чтобы не обжечь руку, при замене перегретого интенсивной стрельбой ствола. На дне шкафа стояли металлические ящики с патронами. Открыв один из них, я обрадовался ещё сильнее: пять кусков ленты, по пятьдесят патронов в каждом. Итого 250 патронов в каждом ящике. А здесь их пять!

— Полный набор! — обрадовано выдохнул я.

По одному внешнему виду оружия можно было сказать со стопроцентной уверенностью: оно работает. Сбылись мечты! Пулемёт! С этим оружием мы — полноценное боевое подразделение, взвод, хорошо вооружённый взвод, имеющий грамотного командира, запас продовольствия и жгучее желания набить морды! С таким оружием, и количеством боеприпасов, наши шансы выжить, после встречи с Крапом и Чехом, увеличиваются в разы!

Некоторые солдаты и офицеры, во время войны, месяцами сидели в «ДОТах», отстреливаясь от противника, превосходящего численно в десятки и сотни раз! Рывком открыв дверцу другого шкафа, я увидел винтовки «М-98К» которые, всё-таки были больше винтовками, чем карабинами, несмотря на приставку «К» [45] Kurz, короткий . Самих карабинов было четыре, видимо остальные немцы забрали ещё тогда. Как могло нам так повезти? Найти «ДОТ», да ещё и с почти полным складом вооружения?

Бросив целую пачку патронов в карман и, прихватив из ящика винтовку, я развернулся к двери — нужно было торопиться, уже должно быть совсем темно. И тут сердце моё остановилась, перестав биться. Кровь в венах похолодела — передо мной, лицом к лицу, стоял человек. Живой, незнакомый, он смотрел на меня, освещаемый синим светом моего фонаря. Фонарь — на голове, натянут резинкой поверх кепки, в левой руке — винтовка, правая сама легла на курок «Калаша».

Незнакомец прислонил палец к губам, и издал звук: «т-с-с-с-с». Похоже, пока я восторженно разглядывал трофеи, он тихо стоял за моей спиной.

— Не стреляй! — сказал он шёпотом. — Они услышат!

— Кто? — шёпотом, по инерции, спросил я.

— Они! — и его указательный палец показал наверх.

— Не буду! — пообещал я. — Кто вы?

Мысли в голове закрутились с неимоверной скоростью. Это был обычный человек, правда, глаза у него были какими-то блеклыми, радужки и зрачков почти не видно. Может болезнь какая-то, катаракта — ни катаракта. Но что он тут делает? Местный? Я его чуть не убил, ещё немного и нажал бы на спуск — и тогда очередь выпущенных в упор пуль вспорола бы ему брюхо! Он молчал, стоя на своём месте, и преграждая собой путь наверх. Нужно было говорить, что-то говорить и не впадать в панику. Он не должен видеть испуга на моём лице, кто бы он ни был, нужно вести себя уверенно.

— Это ваше? — спросил я первое, что пришло в голову.

И я поднял винтовку, крепко сжимаемую левой рукой. Может, он первый нашёл этот схрон, и теперь ждёт своих корешей, чтобы вынести всё это добро? Увидел меня, радостно бегущего к «ДОТу», и спрятался внизу, у ящиков с хабаром.

— Нет; — ответил он, — Это твоё! — произнёс он так же, шёпотом.

— Мне пора, не пропустите меня? — спросил я, тоном, будто прошу пассажира в автобусе уступить мне дорогу к двери.

Между тем, пока мы стояли друг напротив друга, меня, всё сильнее охватывал панический, внутренний ужас, на то чтоб сдержать внешнее хладнокровие уходили последние силы. Его лицо, в свете фонаря, казалось бледно-синим.

— Ты торопишься? — ни сдвинувшись с места, спросил он.

— Да, мне к своим надо! — рука, в которой я сжимал немецкую винтовку предательски задрожала, ладонь покрылась потом, и я сильнее сжал ложе, боясь, что оружие выскользнет из мокрой, дрожащей руки.

— Они не все свои! — неопределённо сказал он.

Меня это слегка задело, и я возмущённо ответил ему:

— Да что вы можете знать о них?!

— Всё! — спокойно ответил он. — Чёрный — плохой человек, он предатель. Борис — человек, который будет думать о себе, когда настанет плохо. Света — всегда будет на стороне сильного. Никому из них нельзя доверять!

— Откуда… — я опешил, и не знал, о чём можно ещё спросить его.

— Ты удивлён, не так ли? — его чёрные губы слегка растянулись в улыбке.

Я молча кивнул, поскольку мой разум впал в ступор. Он продолжил разговор, резко перескочив на другую тему:

— А я надеялся поговорить, мне так не хватает общения! Дома жена Габриела и сын — Освальд, я так соскучился по ним! — улыбка слетела с его уст, выражение лица стало грустным, в блёклых глазах показались тоскливые искорки.

И тут я заметил, что он говорит будто с немецким акцентом, как говорили немцы в фильмах, взятые Нашими солдатами в плен. «Симак, да что ты введешься! — пытался я привести себя в чувства. — Этот мужик просто услышал наши имена, когда мы разговаривали между собой на поле!» Мысленно задав себе трёпку за проявленную слабость, я попытался мыслить объективно:

— Езжайте домой! — посоветовал я.

Видимо, мужик работает «под немца», хочет, чтобы я обмочил штаны, и больше здесь никогда не появлялся. «А ни чё, артист!» — отметил я про себя. Посмотрев на этого человека новыми глазами, как на умело работающего артиста, на душе стало легко, и от страха и ужаса не осталось ни тени. «Что ж, немец — так немец! Подыграем!» — подумал я, и мне стало даже весело. Но что случилось со временем? Почему оно так медленно идёт, будто бы в песочных часах жизни вместо песка появилась сгущёнка, медленно перетекающая из одной колбы в другую.