Григорий Гончаров - Бункер 'BS-800'/ der Fluch des Reichs.

— Я выберусь, и буду долго резать тебя, слышишь?! Они не смогут меня сломать — меня никто не сможет сломать! Я выберусь, запомни это!

Он не пытался лезть — знал, что я перережу верёвку, он свалится, и шансов выжить у него не будет вовсе. Я вытащил за деревянную рукоять «Штильхандгранат 24» из-за пояса, открутил пробку и, не задумываясь, дёрнул за керамическое кольцо. Активировав гранату, я бросил её в уходящую под землю трубу. Гулко хлопнуло. Бросив в карман остатки служившего верой и правдой фонаря, купленного по цене пакета молока, отстегнул карабин от крюка, я потянул верёвку на себя, смотав её, я заглянул в шахту. Было тихо. Из трубы шёл сизый дымок, едкий запах детонировавшего аммонала и сгоревшего пороха обжег ноздри. Всё — Аскета больше нет. Гранату бы побольше туда — для верности! Такого волчару так просто не завалить. С «Ф-1» — было бы надёжнее! Я направился к входу в «ДОТ», и только сейчас понял, что не знаю, что сказать ребятам. Они не поверят, что Аскет хотел меня пристрелить. Что же сказать товарищам? Как мне попасть туда? — ведь Борис должен был закрыть за нами дверь, если нас не будет более получаса! Нас не было часа три — дверь в любом случае закрыта. Рация осталась у Наёмника — мне придётся кричать в окно амбразуры, и то, не факт, что меня услышат. Подойдя к двери, я дёрнул не себя металлическую ручку — дверь оказалась не запертой. «Это хорошо, что Борис раздолбай — иногда, его наплевательское отношение может сыграть на руку!» — обрадовался я. Прихрамывая, я шел по мокрому полу, подходя к третьей огневой точке. Я медленно брёл по затопленным тоннелям, размышляя над поступком Аскета. Зачем ему было меня убивать? Чего он испугался? Пожалуй, он слишком разоткровенничался со мною, тогда… когда мы сидели в темноте, у печи, и пили немецкий спирт из алюминиевой канистры. Побоялся, что мы можем сдёрнуть из лагеря, оставив его одного в этой подземке. Вообще в последнее время он всегда был рядом — вчера например, он вызвался дежурить вместе со мною. Или он побоялся моей открывшейся связи с духами? Да, скорее всего так и есть! Почуяв, что мы достигли своей цели, он решил завалить для начала меня, затем по одному, так же, завалил бы и остальных!

Наконец, я пришёл. В расположении слышались весёлые крики, суета, возня. Я с силой оттолкнул дверь, сделав шаг через порог. Было тепло, сильный запах перегара и сигаретного дыма дал понять, что Левинц решил по-полной забить на «службу». В помещении повисла тишина, четыре пары глаз молча изучали меня. Алёна, резко вскочив с кровати, подбежала, и помогла мне дойти до ближайшей шконки. Я бессильно рухнул на скрипнувший ржавыми пружинами под весом моего тела сетчатый матрас. Только теперь я почувствовал боль в ноге, и в обессиленных, — после моего неистового подъёма по верёвке, — руках.

— Аскет, сука продажная, подстрелил! — пояснил я, окружившим меня друзьям.

Все разглядывали почерневшую от крови штанину. Тупая боль в ноге не давала забыть о пойманной мною пуле. Алёна убежала куда-то в коридор, наверное, побежала в лазарет, за аптечкой. В двух словах я рассказал, что и как произошло, упустив из виду лишь призрак Булы, который предупредил меня об опасности. Продемонстрировав продырявленную в нескольких местах кепку, я продолжил:

— После отстрела бандитов — вас ждала бы та же участь. Мы — лишь рабочие руки для него, и лишние свидетели. Он предупредил вас по рации, что мы спускаемся в шахту, чтоб вы сильно не удивлялись: потом он бы прибежал к вам, и рассказал, что я сорвался с троса, и свернул себе шею об бетонный пол недостроенной и пустой вентиляционной шахты. Но она не пустая — там что-то есть!

— Что? — спросил Серёга.

— Всё, что угодно! Там разветвленная система вентиляции, довольно большая. Судя по ней, постройка может иметь несколько ярусов. Но я думаю — это лаборатория, проводившая какие-то исследования в годы Великой войны. Аскет не хотел, чтоб я прошёл вглубь помещения. Он ждал меня за дверью, спрятавшись в темноте. Я включил фонарь — и его свет ослепил Наёмника, за полчаса привыкшего к темноте. Он дал очередь, в слепую, не видя меня. Я увернулся, выбежал из помещения, и закрыл за собой дверь, подперев её ржавой трубой. Аскет, не пытаясь ничего объяснить, стрелял через дверь. Одна пуля попала мне в ногу, после чего я окончательно поверил в серьёзность его намерений. Вылез из шахты, но и он тоже выбрался из-за той двери. Он стрелял мне в спину — и моя продырявленная кепка тому доказательство. Смотав верёвку, я бросил ему гранату, на прощание!

Вернулась Алёна, с аптечкой в одной руке, нержавеющей миской с прокипяченными инструментами — в другой, и в белой шапочке на голове, под которой прятались её красивые волосы. В аптечке были ампулы и склянки, бинты, свалявшаяся вата. В нержавеющем блюдце — несколько разобранных, стеклянных шприцов, пинцет, скальпель, игла с нитью. Шприцы были многоразовыми — разобрал, прокипятил, заправил, шырнул — и так до бесконечности, только резиновые прокладки меняй.

Алёна пристально посмотрела на меня:

— Скидывай портки!

— Не буду! — отказался я, хотя и понимал, что её просьба обоснована.

— Скидывай! — строго повторила она.

— Нет!

Тогда Алёна безжалостно вспорола пропитанную кровью штанину по шву — любимые брюки теперь можно разве что на тряпки пустить. Рана выглядела жутковато — от этого вида в венах похолодело. Куски мяса торчали в разные стороны, кровь, местами свернувшаяся, медленно сочилась из повреждённой ткани. Я увидел торчащую, донную, часть пули. Это хорошо, видать, рикошетом зацепило, на излёте. Все «Джоули» ушли в стену, а мне достались лишь жалкие остатки! Алёна, в тоненьких перчатках, быстро собрала шприц, — я даже забыл про свою рану, наблюдая за её виртуозными движениями.

— У вас в больнице что, такие же шприцы, какие были у немцев во время войны? — спросил я, пытаясь отвлечься от предстоящей операции.

— Есть и одноразовые, но их мало; — скупо ответила она, не отвлекаясь от работы.

Набрав в шприц прозрачной жидкости из ампулы, она воткнула иглу рядом с раной, и ввела жидкость в мышцу.

— Шнапс, мой фюрер? — протянул Борис початую бутылку шнапса, от которой пахло какими-то духами.

— Убери! — строго сказала Алёна. — Ему сейчас нельзя! Вот рану обработаю, перевяжу, тогда можно будет!

— Слушаюсь, майне фрау! — с готовностью ответил Борис.

Алёна глянула на него, и тут же выхватила у него бутылку из рук:

— А вот для наружной обработки подойдет, в самый раз!

И она безжалостно вылила холодную жидкость прямо мне на рану. Я даже не успел понять, что она делает, как мою ногу прожгло огнём изнутри. Сжав до скрежета зубы, я наблюдал за её действиями, хотя было желание отвернуться, и не видеть, как она ковыряется блестящим пинцетом в моей ноге. Алёна ловким движением подцепила пулю, и выдернула её. Окровавленная пуля стукнулась о дно нержавеющего блюдца. Алёна, пропитав выступившую чёрную кровь бинтом, с помощью прихваченной пинцетом ваты, окунаемой в баночку с прозрачной жидкостью, обработала рану. Мне показалось, что сама рана покрылась тонким слоем пены.