Григорий Гончаров - Бункер 'BS-800'/ der Fluch des Reichs.

Сама дорога, протянувшаяся извилистой нитью между гор, никогда раньше не минировалась — так как была единственным путём к группе отдалённых кишлаков и, заминировав её, духи отрезали бы сами себя от мира. Сапёры имели большой опыт, некоторые не раз прорывались, попадая в засады. Но в этот раз прорваться им не удалось. Преодолевая очередной поворот, надсадно гудящий двигателем бортовой «Зил-131» взбирался на крутой подъём. Поворот был резким, дорога круто поднималась в гору, и перед сидящими в кабине Булатом, водителем и лейтенантом-сапёром, мёртвая зона горной дороги открывалась постепенно, по мере продвижения. Они молчали, устремив взоры на границу «мёртвой зоны», которая с каждой секундой открывала всё новые, невидимые за отвесной стеной поворота, участки дороги. Булат отдал приказ, по условному сигналу, — три стука по металлу кабины, всем быть наготове, — опасный участок. Все были готовы к бою — оружие было под рукой, патроны в патронниках, подствольники были снаряжены гранатами, а предохранители автоматов стояли в положении «автоматическая стрельба». Даже саперные овчарки, безмятежно раскинувшиеся на полу посередине кузова, услышав три стука по обшивке кабины, тут же напряглись, в ожидании услышать от своих хозяев команду, не терпящую промедления в исполнении. Пулемётчик, сидевший на сложенной и закреплённой груде деревянных ящиков с боеприпасами, просунул ствол «ПКМ» через открытый клапан тента, уперев сошки в крышу кабины. Он внимательно следил за «мёртвой зоной», готовый в любой момент открыть огонь по появившемуся в радиусе поражения противнику. Горячий ветер резкими порывами бил в лицо, машина в гору ехала не быстро. Иногда, дорожную жёлтую пыль, поднятую колёсами машины, ветер швырял в лицо пулемётчику, забивая глаза и рот; тот, ощущая у себя во рту сухой, похрустывающий на зубах песок, сплёвывал за спину — в кузов. Сапёры, сидящие на скамейках в кузове, не обижались на это — все давно привыкли к специфическим условиям, в которых им пришлось жить и воевать. Если бы пулемётчик сплюнул вперёд, то ветер вернул бы плевок, размазал по его собственному лицу, залепив глаза. Хотелось одного — только бы сбросить проклятый тент, чтобы дать горячему ветру хоть немного остудить покрытую солью, мокрую от пота форму. Все хотели пить — но пить нельзя, из-за того, что вода тут же выйдет с потом через поры кожи, при этом нагрузка на сердце будет не шуточной. Можно было лишь полоскать рот водой из фляги, сплёвывая горячую воду обратно, во фляжку. Сапёры, вооружённые автоматами, были готовы в любой момент выпрыгнуть из машины и занять оборону, прячась за подходящими скалами, рассредоточиваясь вокруг машины. Машина — удобная цель для выстрела из «РПГ», и по инструкции Булата при обстреле солдатам следовало покинуть защищённый лишь тентом кузов; прячась за грузовиком определить направление, с которого ведётся обстрел, найти подходящие укрытие и отражать атаку, сообщив дежурному по рации о нападении. Голову пулемётчика занимали мысли о том, что оружие через десять пятнадцать километров такого подъёма придётся чистить, иначе механизм пулемёта просто заклинит при стрельбе — от обилия налипшей на свежее масло пыли. Либо, придётся делать «экспресс чистку по-русски»: залить соляру, — которая бултыхалась в специальной двадцатилитровой, потёртой канистре, примотанной проволокой к борту, — в ствол. Ещё он думал о девушке из родного Ростова, которая, как и у многих солдат, ждёт его дома, он часто представлял, что приедет, с медалями, приедет с войны, приедет героем, и его родственники, и родственники любимой девушки будут гордиться, что знают его. Ему казалось, что в Союзе миллионы граждан следят за этой войной по средствам теле-радио передач, освещающих ход военных действий. Радуются победам, и сопереживают поражениям Наших солдат, наводящих порядок на этой проклятой выжженной солнцем до пепла земле. Он думал, что за боями в Афгане граждане СССР следят так же, как когда-то следили бабушки и деды за сводками совинформбюро, во время Великой Отечественной войны. Эта война тоже была Великая — потому, что на ней было место подвигу. Подвигу дружбы, подвигу характера, подвигу человеческого духа.

Покрытая толстым слоем пыли кабина грузовика, нагретая вездесущими солнечными лучами, пылала жаром. Казалось, ещё чуть-чуть, и зелёная, покрытая толстым слоем лака краска, вздыбится и разойдется пузырями и трещинами, оголив серый металл. Тут из-за «мёртвой зоны» поворота резко показался обвал — груда камней, лежащая посреди дороги. Сердце на секунду замерло, переключая тело в режим отработанной последовательности действий. Водитель резко нажал на педаль тормоза, машина ткнулась бампером в груду скальной осыпи. Бойцы тут же высыпали из машины, укрывшись за удобным откосом обочины, заняв оборону. Последним машину покинул водитель, который задержался, пока блокировал колёса, чтоб тяжёлая трехосная машина не покатилась с горы в бездну. В этот момент хлопнул выстрел «РПГ», и тут же раздался взрыв. Откинутый взрывной волной, и шквалом осколков, водитель пролетел десяток метров и, покатившись по пыльной скале, навсегда исчез, провалившись в пропасть. Собаки неистово лаяли, они не видели, где враг — но знали, что враг здесь, и что враг опасен. Они пытались защитить своих хозяев, но сделать это было не в их силах. В этот момент, как по команде, раздались хаотичные автоматные и пулемётные выстрелы — шквальный дождь из пуль посыпался сверху на позиции сапёров. Обеих собак этим дождём тут же припечатало к дороге. Сверху полетели ручные гранаты. Булат увидел присыпанные горянкой [52] Галька пыльные жилы «полёвки» [53] провод высокопрочный, П274м , ведущие за скалы, которые использовали в качестве укрытие сапёры.

Он что-то кричал, но было поздно — громыхнул взрыв, и на месте, где только что находились солдаты, осталась лишь воронка. В лицо ударил мелкий щебень, разбросанный взрывом, и процарапавший лейтенанту щёку. Они остались вдвоём — два лейтенанта. Остов «ЗИЛа», со всем снаряжением внутри, полыхал, жирно чадя клубами едкого чёрного дыма, поднимающимися столбом в бескрайнее синее небо. В его кузове трещали разрывы боеприпасов, то и дело шальные осколки и пули пролетали над головами лейтенантов. Они укрылись за небольшим каменным зубом, торчащим у самого откоса, в небольшой яме. В трёх метрах за их спинами начинался обрыв — пути к отступлению не было. «Духи» утихли. То ли не видели оставшихся в живых двух офицеров, со своих высоких позиций, то ли они спускались, чтоб взять живьём лейтенантов в плен. Через минут двадцать на дороге действительно появились барадачи. Их было человек двадцать. Судя по всему, они действительно не заметили отпрыгнувших в сторону провала от машины двух Советских офицеров. «Душманы» о чём-то весело переговаривались, смеялись, лейтенант Невстрогов, осторожно выглядывая из-за своего укрытия, определил среди группы боевиков главного. Лейтенанту сапёру Булат поручил наблюдение за горами, за укрытием духов, из которого они вели обстрел. Булат и сапёр выложили перед собой шесть гранат, шесть запасных магазинов к автоматам, четыре «ВОГа» к 40-миллиметровому подствольному гранатомёту. Вжавшись в скальную породу Булат последовательно выдёргивал из каждой гранаты чеку, и бросал их через раскрошенный скальный зуб в сторону скопления «духов». Раздались крики, затем — взрывы, один за другим; затем ожил вражеский автомат — «духи» всё-таки оставили прикрытие сверху. Сапёр выпустил несколько гранат по скалам из подствольника, и автоматная стрельба сверху стихла. Булат расстреливал один за другим магазины, из своего «Калаша», направляя короткие очереди на залёгших прямо на дороге, и что-то кричавших на своём языке, «духов». Казалось, что всё кончено — они сделали невозможное — вдвоём перебили двадцать или тридцать душманов! Патроны заканчивались, но между тем несколько удачно залёгших челмоносцев всё ещё продолжали вяло отстреливаться. Лейтенант-сапёр радовался — на пыльном лице, измазанном кровью, сияла улыбка. Его зубы казались отбеленными, на фоне грязно-серой пыли, облепившей его пропитанное кровью и потом лицо. Вдруг взгляд сапёра неожиданно остекленел, улыбка сошла с его лица, из его головы вырвался небольшой фонтанчик, он медленно осел, и автомат выпал из его рук. Снайпер. Булат сжал челюсти, зубы заскрипели, перемалывая песок, забивший рот. «Один. Теперь конец, теперь один я!» — пронеслось у него в голове. Он отстегнул лёгкий магазин от автомата сапёра, взвесил его в своей большой, мозолистой ладони: «шесть патронов» — точно определил он по весу. И у него — десять. Он умел считать сделанные им выстрелы, этому их обучали в училище, доводя это действие до автоматизма. Он выщелкнул оставшиеся шесть патронов, и снарядил ими свой полупустой магазин. Оставалась одна противопехотная граната, и эти шестнадцать патронов. Он услышал шорох щебня — у почти догоревшей машины. Не задумываясь, он дёрнул за кольцо, в которое он заранее вставил палец, отпустил улетевшую в пропасть скобу, и бросил гранату. От осколков его надёжно защищал скальный зуб, за которым он укрывался. Прогремел взрыв. Осколки просвистели справа и слева от него, за спиной раздался визг — похожий на предсмертный поросячий крик. Он резко высунулся со стороны завала, остерегаясь залёгших со стороны дороги «душманов». И тут же нажал спуск «Калаша», расстреляв одного из барахтающихся в пыли боевиков. Второму «духу» осколки гранаты выпустили кишки, которые рваными тряпками были разбросаны по пыльной дороге вокруг раненного, и Булат не стал тратить на него патроны — не жилец. Он помнил о снайпере сверху, но он уже знал, что так и так ему не жить, и лучше умереть от пули, чем от средневековых пыток «духов» — а в том, что его будут пытать, он не сомневался. Булат рысью бросился к валявшемуся в пыли трофейному автомату, но в этот момент рядом хлопнул разрыв гранаты. Боевик специально выпустил осколочную гранату из «РПГ» в остов сгоревшей машины, так, чтоб осколки не повредили лейтенанта. Но в то же время лейтенанта оглушило сильной взрывной волной — его организм отключился, не выдержав чудовищных перегрузок. Отряду боевиков было поручено взять живьём офицера, хотя бы одного. Ослушание могло бы дорого стоить руководителю небольшого отряда — которому, впрочем, уже ничего не было страшно — ведь он был убит осколками одной из гранат Булата. Но оставшиеся боевики, желавшие занять освободившиеся место командира, решили отличиться, и пленить единственного оставшегося в живых русского офицера.