Григорий Гончаров - Бункер 'BS-800'/ der Fluch des Reichs.

— Кость не задета, это хорошо! — сказала она, взяв изогнутую иглу с приготовленной нитью.

— Это обязательно? — спросил я, покосившись на иглу в её руке.

— Обязательно! — сказала девушка, закрыв от меня собою рану, она принялась за работу.

Огонь, охвативший невидимым пламенем мою ногу, потихоньку затухал, превратившись из остро-жгущего, в обволакивающе-горячий. Через минуту всё было кончено — я увидел швы, которые Алёна наложила на мою рану. Теперь всё выглядело не так страшно, как поначалу; присыпав рану желтоватым порошком, девушка плотно перемотала поврежденный участок бинтом.

— Теперь пей! — сказала она.

— А если не хочу? — попытался пошутить я, чувствуя капельки холодного пота, стекающие по моему лицу.

Она несколько секунд пристально смотрела мне в глаза. Взгляд её серых глаз прожёг меня изнутри так же, как вылитый на рану шнапс прожёг ногу.

— Пей! — громче повторила она.

— Симак, — мягко, наставительно, проговорил Борис, наблюдавший за ходом операции. — Если доктор просит, то надо!

Я принял бутылку, и сделал большой глоток, не почувствовав ни вкуса, ни крепости — словно бы пил простую воду. Алёна, сняв перчатки, принялась убирать инструменты. Опустив голову, я задумался о том, достигла ли брошенная мною «М-24» цели, как неожиданно почувствовал сильный подзатыльник. Подняв голову, увидел Алёну — лицо девушки было напряжённым, сердитым; в серых глазах мерцали яростные огоньки:

— Говорила же тебе, Симак, не подставляйся! А если бы пуля раздробила тебе кость? На костылях ты бы далеко не убежал! Ты понимаешь, что раздробленная кость означает заражение крови, или, в лучшем случае, пожизненную инвалидность?

— Но у меня не было… — попытался оправдаться я, но она перебила меня:

— Что «но»? Зачем ты вообще туда спускался? Пусть бы этот мясник один там искал то, что ему надо!

— Похоже, что он уже нашёл, то, что искал! — тихо вмешался Борис, намекнув на гибель Аскета от осколков гранаты.

— А ты вообще заткнись! — резко оборвала его девушка. — Бухаешь тут целыми днями, вместо того, чтобы помочь Симаку, — ты должен был пойти вместо него! Почему он всегда должен делать всё самое опасное? Почему он должен всегда рисковать своей жизнью?

— Так, я понял — семейный скандал! — посмеялся Левинц. — Растворяюсь! — и он быстро скрылся за дверью «своего кабинета».

— Я всё понимаю — что ты потерял свою девушку, которую любил, — но это не значит, что жизнь окончена! Мы все когда-нибудь умрём, но пока, надо жить, и беречь эту жизнь! А ты ведёшь себя так, словно всё, что происходит с тобой — словно это не с тобой всё, словно тебе похеру на свою жизнь! Будто у тебя их ещё десять в запасе!

— Для чего? — спросил я, слегка покачнувшись под действием шнапса, обволакивающим мышцы приятной слабостью.

— Для кого! — громко крикнула она. — Ты не хотел бы увидеть собственного сына? Вместе ходить с ним на рыбалку, учить его всем мужским секретам, и видеть, как он растёт! Одного этого уже хватает, чтоб цепляться за жизнь зубами!

Она вырвала бутылку из моих рук, и отхлебнула прямо из горлышка. Бросив бутыль на кровать, она схватила меня за ухо, — словно нашкодившего мальчишку, — и сильно вывернула его до хруста.

— Ты чего? — безуспешно попытался я перехватить её руку.

— Пока ничего! — с угрозой сказала она, приблизившись ко мне вплотную.

Я почувствовал острые ногти на своём скрученном ухе.

— Вот если ещё раз подставишься, тогда увидишь, что сделаю!

— Алёнка, хватит, оставь его — он же ранен! — услышал я голос Светы, которая неслышно появилась в комнате.

Хватка ослабла, Алёна слегка отстранилась от меня:

— Я надеюсь, мы поняли друг друга? — чуть более спокойным голосом спросила она.

— Она со всеми такая ласковая? — спросил я Свету, проигнорировав Алёну.

— Только с тобой, Симак, только с тобой! — загадочно проговорила Света.

В комнату зашёл Серёга:

— Ну как наш партизан, жить будет?

— Будет! — сказала Алёна, хищно стрельнув в мою сторону своими серыми глазами.

Сразу ощутились ранки от её ногтей на моём опухшем ухе.

— Не бойся — ушко заживёт! — ласково улыбнувшись, подбодрила меня Алёна, заметив, что я приложил к нему руку. — Это тебе будет уроком! Должен же тебя кто-то учить?

Подняв с кровати бутылку с остатками шнапса, я добил её в один глоток — в горле было сухо. Нога ещё болела, но уже не сильно.

«С таким доктором никакие раны не страшны!» — думая я про себя.

— Если ты будешь меня так учить, то через неделю от меня ничего не останется!

— Если я тебя не буду учить — тогда тебя и на неделю не хватит! Сейчас ты опробовал своей шкурой мои ноготки — но у меня есть ещё и зубки! Так что не спорь со мною — я и так на тебя зла! Всё, Симак, теперь тебе надо отдохнуть! Идём! — Алёна помогла мне подняться — хотя я мог сделать это сам, без её помощи.

Противиться я не стал — потому, что понял — может боком выйти. Тут же меня подхватил Серёга, и я почувствовал себя беспомощным и бессильным. Меня проводили до женской зоны, положили на кровать Алёны — не знаю почему, но я сразу понял, что это именно её кровать.

Из замутнённой глубины сознания донёсся смех. Он ощутил боль по всему телу, и холод бетонного пола, на котором лежало его тело. Аскет открыл глаза. Темно. «Может, умер? Нет, точно нет» — ведь он уже знал, что видят люди после смерти. Он ощупал руками голову — она была покрыта твёрдой коркой засохшей крови. Тело ныло тупой болью. Он попытался встать, подняться, но ему удалось лишь сесть на корточки. Голова кружилась, пол ходил под ногами, раскачиваясь из стороны в сторону — словно неуправляемая карусель. Из-за темноты он потерял равновесие, не выдержав темпа «болтанки» он упал, опершись руками о мокрый, холодный бетон. Его стошнило. Ощупал руками пространство вокруг себя, правая рука наткнулась онемевшими пальцами на холодный пластик. Он ощупал предмет — это была рукоять его маленького автомата. Память подсказала ему, что за плечами должен быть рюкзак. Положив автомат поближе, он снял продырявленный на ощупь в нескольких местах рюкзак, и с трудом развязал затянутый на клапане узел. Пошарив рукой в лежащих там вещах, он вытащил маленький фонарь. Наёмник ощутил на водонепроницаемом алюминиевом корпусе вмятину, которую поставил осколок брошенной Симаком гранаты. Яркий свет резанул по привыкшим к темноте глазам. Подождав немного, пока глаза привыкнут, он начал освещать пространство вокруг себя. Помигивающий луч света осветил микроскопические капельки тумана, водяных испарений, заполняющих пространство вокруг него. Под ногами была кисло пахнущая лужа полупереваренной пищи, вытолканная его желудком. Весь пол покрывал слой размокшей пыли, превратившийся в склизкую жижу. Тишину нарушали лишь звуки невидимых капель, звонко падающих с потолка в лужи. Он отошёл на небольшую горку засохшего давно бетона, тут было сухо; он высыпал содержимое рюкзака, освещая его помигивающим фонариком. Две банки консервов, армейский галеты, две «палки» гороховой колбасы, шоколад, литровая фляга с водой — повреждённая осколком и наполовину пустая. Аптечка, запасной аккумулятор для большого фонаря, цифровой фотоаппарат в водонепроницаемом боксе, пачка спецпатронов и снаряжённая обойма к «Кедру», пачка патронов для «Парабеллума», упакованный в полиэтилен тротил, граната «РГД-5», зажигалка, соль. Многие вещи имели повреждения от осколков гранаты, брошенной Симаком, и Аскет понял, что он вовремя отпрыгнул, и лёг на живот, ногами к эпицентру взрыва. Это был рефлекс, который и спас его, многие осколки прошили рюкзак на вылет, летя параллельно полу, и стоило бы ему хоть на сантиметр поднять голову — лежать бы ему тут вечно. «Друг Симак, не ту гранату ты взял! — подумал он. — Камень летел семь секунд, граната — намного быстрее, из-за большего веса. Если бы она взорвалась под потолком — тогда бы хана мне!» Он вошёл в комнату с вентиляционным колодцем, куда была брошена граната. Сверху слабо освещал пол дневной свет.