Максим Пэйн - Соль

У домика на складном стуле, опираясь на трость, сидел старик и чесал за ухом сидящую перед ним овчарку. На вид ему было лет восемьдесят. Редкие седые волосы, обрамляющие почти лысую голову, были зачесаны на левый бок. Худое лицо его, покрытое морщинами, с заостренным подбородком и выступающими скулами, задумчиво склонилось над головой собаки.

-Доброе утро, Алексеич! – Александр поздоровался с ним, как мы подошли. Как поживаете?

Старик не повернулся, будто и не слыхал приветствия.

-Видимо, уже совсем плох! – Александр прошептал нам и прокричал слова приветствия.

Дмитрий Алексеевич резко обернулся и всмотрелся пристально в пришельцев, потревоживших его.

-Александр Сергеевич! Сколько лет! Сколько зим! – прокряхтел он, вставая со стула и протягивая нам дрожащую руку для приветствия. Старая овчарка, тревожно заскулив и поджав хвост, легла у ног старика.

Обменявшись рукопожатиями, Дмитрий Алексеевич вопросительно посмотрел на нас с Анной и перевел взгляд на Александра.

-Дмитрий Алексеевич! Это мои друзья, Андрей и Анна, из Москвы погостить приехали. Анна – дочь Вениамина Борисовича, здесь в школе училась.

Старик, всмотревшись в лицо Анны, удивленно поднял бровь и снова перевел взгляд на Александра.

-Сколько лет утекло, как с твоим отцом рыбачить ходили. Ты и не помнишь сейчас! Вы аль на службу явились или меня старого ненароком вспомнили? – сказал, он, щурясь от солнца, бьющего прямо в лицо. – Выкладывай, чем обязан вашему столь раннему визиту?

Александр мешкал, не решаясь начать.

-Мы к вам с вопросом по поводу той постройки на кладбище, – начал он, неуверенно всматриваясь в выражение лица старика.

-Так вы уже знаете? – он встрепенулся, теперь пристально взирая на хмурое лицо Александра.

Александр кивнул. Опустив голову, он выискивал что-то под ногами.

-Вчера, прогуливаясь с Бернаром мимо кладбища, я заметил, что он странно скалится и рычит без повода. Огляделся по сторонам и таки обомлел. Дверь то та настежь открыта! Я бегом домой! Вот сижу думаю, кому взбрендило такое вытворять, – он оглядел всех со скорбным выражением на лице.

Александр молчал, все еще высматривая что-то в траве.

-Дмитрий Алексеевич, не обессудьте, но это моя вина! – я выпалил, приблизившись к нему.

Старик повернулся ко мне и взгляд его водянисто-мутных серых глаз пронзил меня точно острие клинка. “Они не знали!” – лишь успел вставить Александр, как старик весь ощетинился, разразился громкой тирадой и бросился на меня с кулаками, гневно размахивая тростью в руках: “Олух! Да кто ж тебя за руку тянул, такого сякого!”

Овчарка вскочила на ноги и, рыча, завиляла хвостом, нетерпеливо ожидая команды наброситься.

Прижав руки к лицу, я пытался защититься от тумаков, летящих на меня со всех сторон, покамест громогласный собачий лай оглушительными пронзительными звуками, врезался в уши, трубно сотрясая утренний воздух. Не мешкая, Анна с Александром оттащили от меня взбешенного старика и усадили его на стул, успокаивая и придерживая от очередного приступа гнева.

-Дмитрий Алексеевич, он не виноват. Он для меня старался, хотел полностью воссоздать мою родословную! – Анна затрещала в мою защиту, схватившись руками за бока точно наседка.

-Ах, родословную хотел воссоздать! – старик вновь завопил, намереваясь вырваться. – Да знаете ли вы, на что себя обрекли?! – он неожиданно снизил тон и отвернулся.

Все молчали, даже овчарка улеглась у ног хозяина, тихо рыча и скаля зубы.

-Впрочем, какое мне до этого есть дело! – старик вскоре проворчал как ни в чем не бывало, оборачиваясь к нам. – Мне одно интересно, как вы умудрились таки открыть дверь? Не выбивали же ее?

-У меня был ключ!

-Вот остолоп! – старик ругнулся, прерывая Анну.

-О ком вы говорите?

-Да о твоем отце! О ком еще? Зная, что он уезжает и вряд ли когда вернется, я отдал ему ключ, настоятельно попросив все-таки избавиться от него.

-А зачем вы его об этом просили?

-Странные вопросы ты задаешь, дочка! Неспроста, видать, просил, раз нелегкая ко мне вас занесла!

Анна потупилась и смолкла.

Старик молча воззрился на небо, на потрясающее зрелище распростертых лучей солнца, точно тянущих к нам руки. Солнечный свет струился сквозь промежутки в белых кучевых облаках и рассеивался на пучки лучей, создававших бесподобную оптическую иллюзию гигантского пышного веера из золотых лестниц, ведущих в небо. Ранние птички сновали туда-сюда, купаясь в залитом солнцем пространстве, и вскоре их веселый щебет разлился по всей округе. Старик долго молчал, то ли раздумывая, то ли любуясь очаровывающим пейзажем уходящего лета.

-Я у Бориса был единственным другом. Никто не хотел водиться с ним, – он тихо проговорил, скребя ногтями рукоятку своей трости.

-Да мне рассказали, – я вздохнул.

-Ты не перебивай, а слушай! Выручил он меня однажды на работе, обелил перед начальством. Век ему за это благодарен буду! Но человеком, человеком он до жути был непростым. Вот кто? Кто просил его заниматься этими чародействами? Сколько раз просил его не совать нос туда, куда не просят. Нет! Уперся как бык. Там, дескать, ему правильные вещи говорят, ответы подсказывают. На нет и суда нет. Я и перестал что-либо советовать. Однажды, было это темной февральской ночью, ворвался он ко мне в избу, словно буйный ветер с серпом в руке, что давеча нашел на кладбище. Ворвался да забился в угол, не снимая верхней одежды и не разуваясь. Волосы взъерошены, руки сжаты в кулаки, очумелыми глазами глядит будто сквозь меня и молчит, а я его и не трогаю. Немного погодя предложил ему чаю выпить со мной. Вот за чашкой чая я и узнаю из его сбивчивого рассказа, что устроил он у себя дома, так сказать, спиритический сеанс, но что-то пошло не так – в дом затесалось нечто, что заставило его рысью прискакать ко мне и бешено озираться по сторонам, очевидно ожидая ужасающего визита. Я так и не получил от него внятного ответа на кой леший ему понадобился серп и, по правде говоря, посчитав, что друг мой болен не чем иным как белой горячкой, нахлобучил тулуп и повел его в наш госпиталь. Врачи приняли его без вопросов, а он мне, как сейчас помню, все твердил, чтобы я не уходил. А я ушел. Это был день перед тем как он сбежал из больницы и исчез на целых три месяца.

Дмитрий Алексеевич замолчал. Понуро свесив голову набок, он погрузился в воспоминания, которые, по-видимому, давно были запрятаны в самый дальний уголок его души.

-В тот день, – он продолжил, глубоко вздыхая. – Когда его обнаружили и привезли полуживого из леса, я пошел навестить его в больницу. То было зрелище не для слабонервных. Кожа да кости, грозящие в любой момент прорваться наружу. Доктор сказал, что последнюю неделю ему вовсе пришлось питаться корой. Его спутанные в колтуны грязные волосы торчали во все стороны, щеки ввалились, а иссиня-бледные губы судорожно шевелились, постоянно повторяя “Не оставляйте меня! Не оставляйте меня! Оно придет! Оно найдет!” Он не узнал меня, но все же рад был моему присутствию рядом. Я обещал ему никуда не уходить, чтобы успокоить его. Как только он заснул под действием снотворного, я вышел подышать свежим воздухом. Ночь была особенной. Царила неправдоподобная густая тишина, окрестности были окутаны плотным туманом, гасящим любые звуки. Влажный воздух приятно холодил лицо. Я присел на скамью в темной аллее, тускло освещенной единственным фонарем, и задумался, пытаясь разглядеть верхушки деревьев вдали, как вдруг, на фоне отрывисто замигавшего фонаря, пронзительный, истошный крик оглушил окрестности. Я прямо таки обледенел. Душа в пятки ушла. Пулей ринулся в палату, а Борис уже дух испустил. Доктор констатировал сердечный приступ, но странным было то, что весь свет в больнице погас перед этим самым криком.