Лев Гроссман - Земля волшебника

«Почти все последующее описано Кристофером Пловером в его серии книг о Филлори – довольно талантливо, надо сказать. Я примирился с его творчеством и не критикую его, но нашу историю, как вы скоро узнаете, он рассказал не полностью.

На одном различии, однако, я настаиваю очень решительно. То, что Пловер наивно представил как вымысел, есть чистая правда. Филлори не было плодом нашего воображения. Мы не раз путешествовали туда и обратно и провели там значительную часть нашего детства. Этот мир реален как нельзя более».

«Реален как нельзя более» Руперт подчеркнул так, что чуть не прорвал бумагу – казалось, что она не выдерживает всей тяжести смысла, вложенного автором в эти слова.

Плам не до конца понимала, что пугает ее в этом повествовании, но наконец поняла: она ожидала, что это будет типичный рассказ о благополучном английском детстве с хоккеем на траве и воспоминаниями о том, как Пловер писал свои книги. Но Руперт, похоже, собирался продолжать в том же духе и настаивать, что Филлори существует на самом деле.

Возможно, безумие у Четуинов в роду. Жалея, что не может исцелить травмированную страницу, Плам стала читать дальше.

«Мне трудно писать эти слова, зная, что им никто не поверит. Я на вашем месте тоже не поверил бы и бросил читать этот бред. Но это правда, и ничего другого я написать не могу.

Я не сумасшедший и не лжец. Клянусь в этом всем, что для меня свято. Сказал бы «как перед Богом», но вы, скорее всего, имеете в виду не совсем того бога.

После Мартина и Фионы, через ту же дверь в футляре часов, Филлори посетили мы с Хелен. Все было примерно так, как это описано в «Службе времени»: мы пережили массу приключений за пять минут, прошедших в пыльном коридоре старого дома. Джейн больше не хотелось спать, и мы отправились в Филлори впятером.

Я прямо-таки вижу, как вы качаете головой. Неправильно! Они всегда отправлялись по двое! Так вот что: идите вы к черту вместе со своим Пловером. Мы часто ходили туда впятером, и это вполне понятно.

Правда в том, что мы рассказывали Пловеру не обо всех своих приключениях, и он тоже, по собственным соображениям, исключал кое-что. Например, то, что не укладывалось в сюжет. Не хочу показаться мелочным, но меня он представил в недостаточно выгодном свете. Я нес караул у ворот Белого Шпиля во время Долгого Вечера. Я добыл Меч Шестерых и сломал его на вершине горы Мерривезер, но у Кристофера Пловера вы об этом не прочитаете.

Я, конечно, был не столь красив и героичен, как Мартин. Второсортный материал, как выражаются в литературных кругах. Должен, впрочем, признать, что самого плохого обо мне Пловер тоже не написал. Он просто не знал этого, да и никто не знал, кроме Мартина.

Как бы там ни было, с той ночи мы все стали жить двойной жизнью. Опекун более внимательный, чем тетя Мод, непременно заметил бы наши постоянные перешептывания, загорелые лица и волосы, отраставшие в особенно долгих походах, но она не замечала. Люди склонны видеть лишь то, на что у них есть объяснение.

Все, кто ведет тайную жизнь – шпионы, преступники, беглецы и неверные супруги, – знают, что фасад поддерживать нелегко. Одним это удается лучше, другим хуже. У меня обнаружился настоящий талант врать взрослым; сейчас мне кажется, что в некоторые экспедиции меня не брали лишь потому, что я хорошо прикрывал остальных. Я сочинял бесчисленные истории – невероятные, но куда менее фантастические, чем правда, – объясняя, почему кто-то из нас не пришел в церковь, на урок или к чаю.

Мы научились очень быстро переодеваться из филлорийских одежек в свои, пока нас не застукали, но что прикажете делать со следами боевых подвигов? Синяки и царапины тоже требовали какого-то объяснения. Во время охоты за разбойниками близ Кориании Мартина ранили стрелой в ногу, и он целый месяц залечивал рану в Филлори.

Обиднее всего было, многому научившись, притворяться незнайками и неумехами. Я со смеху покатывался, глядя, как Фиона, великая охотница Леса Королевы, разыгрывает комические сценки, пытаясь натянуть маленький девчоночий лук.

В конце концов нам это надоело. Джейн как-то попросту умчалась галопом с урока верховой езды, перемахнула через каменную ограду и скрылась в лесу, улюлюкая как кентавр. Мы все тоже перестали прикидываться. Хочется людям изумляться – пусть себе изумляются.

Часто, когда путь в Филлори закрывался, мы, исчерпав все возможности дома, библиотеки, земель и прислуги Докери-хауса, пробирались через дыру в изгороди в поместье мистера Пловера. Тогда ему было немного за сорок, но мы из-за ранней седины считали его стариком. Поначалу, думаю, мы привели его в ужас – своих детей у него не было, и он не умел обращаться с ними, особенно с такой оравой, как мы. Родителей нам в ту пору заменял двенадцатилетний Мартин, и мы под его опекой росли настоящими дикарями, непослушными и крикливыми. В первое же свое вторжение к нему мы столкнулись с главной проблемой американцев в Англии: они слишком боятся англичан, чтобы грубить им, но при этом не умеют быть вежливыми. Мы использовали это в своих интересах. Не решаясь нас выгнать и не зная, чем занять, он в третьем часу дня предложил нам чаю.

Не слишком обнадеживающее начало. Мы кидались корками, дрались ложками, хихикали, шептались, задавали нескромные вопросы, но должное угощению все-таки воздавали: печенье и домашний мармелад были очень вкусные. Вряд ли Пловеру доставил удовольствие наш визит, но этот состоятельный, уже отошедший от дел холостяк скучал, вероятно, не меньше нашего – и мы терпели друг друга.

Мы не догадывались, что это малоудачное посещение станет первым из многих. Я только теперь понимаю, какими сердитыми детьми мы были тогда. Мы злились на отсутствующих родителей, на тетю Мод с ее дурной репутацией и многочисленными поклонниками, на войну, на Бога, на то, что мы не такие, как нормальные дети. Но взрослые не признают за детьми права на гнев, а сами дети не знают, как это называется, и гнев ищет себе выхода другими путями.

Именно он подзуживал нас соревноваться в нарушении всевозможных приличий. Победительницей стала Фиона, с почти чувственным удовольствием проболтавшаяся соседу о Филлори.

Это было нарушением не только земного, но и филлорийского этикета. Она проявила неуважение не к мистеру Пловеру, а к Эмберу и Амберу, взявшим с нас клятву молчать. Никто из нас до сих пор не произносил слова «Филлори» при ком-то из взрослых. Мы даже не были уверены, что сможем это произнести. Верили, что потусторонняя магия овнов запечатывает наши уста.

Выходит, не запечатывала. За столом воцарилось молчание. Фиона дрожала от победного восторга и ужаса перед совершенным грехом. Мы ждали, что ее вот-вот поразит громом.