Лев Гроссман - Земля волшебника

– Держись позади меня, Плам.

Она в кои веки послушалась, и они вместе спустились в гостиную, где он попытался загородиться от Элис. Кинетическая магия: примитивно, но попробовать стоит. Сооруженный им барьер из книг, кухонной посуды и диванных подушек Элис прошла насквозь, воспламенив его заодно.

– Квентин, это мой дом все-таки, – заметила Плам. – Не надо его громить.

Огонь она потушила, но запах горелой изоляции так и висел в воздухе.

– Уходи, Плам, – тихо сказал Квентин. – И Элиота с собой уведи.

Она, поколебавшись, вышла. Это хорошо: хоть за нее теперь можно не волноваться. Квентин больше не контролировал ситуацию, но тут уж не до контроля. Вариантов только два: либо он вернет Элис, либо умрет. Когда-то она сама умерла за него, и это самое меньшее, что он может для нее сделать.

Произведем эксперимент. Он сплел пальцы, и все электрические провода в комнате устремились к Элис, как атакующие змеи. До того, как умер отец, Квентин не смог бы выкинуть такой фокус. Свет померк, запахло расплавленным пластиком. Элис зажмурилась от удовольствия, когда ее голубая аура замигала.

Что бы еще придумать? Волшебные снаряды он уже пробовал. Может, магнитную клетку… нет? Тогда чистое волшебство: щиты, обереги, слои невидимой силы. Окружить ее всем этим, уплотнить, обмотать еще чем-нибудь. Он приступил к делу: чары искрили, натыкаясь на мелкие радуги вокруг Элис. Она пробовала его магию на ощупь, но насквозь пока не прожгла. Чувствует, что он ей сопротивляется, – это уже прогресс.

Сам он, непонятно отчего – от любви, отваги или пластиковых паров, – ощутил невиданный прилив силы. Это уже случалось с ним – в Филлори, на острове Бенедикта и в тот первый брекбиллский вечер, когда магия впервые хлынула из него. Только теперь он стал намного сильнее.

Время истекало. Хорошо, что он загодя поставил защиту вокруг всего дома: скопившаяся в комнате энергия прогибала стены и грозила вышибить окна. Элис, нахмурившись, посильнее нажала на волшебную оболочку. Квентин пошарил глазами в поисках чего-нибудь металлического, магнитными чарами притянул к себе диванный каркас и с большим усилием согнул его в арку на двух ногах.

В самое время успел: Элис прорвала заслон, как бумагу, и кинулась на него. Голубые руки ухватились за стальную омегу, но одолеть ее не смогли. Их лица сблизились. Элис, как всегда, улыбалась, показывая идеально ровные сапфировые зубы: вот-вот расхохочется. Квентин улыбнулся в ответ.

Ну вот они и встретились лицом к лицу, как говорила Плам. Одна сила против другой. Квентин оперся на отставленную назад ногу. Больше никаких догонялок в теневых мирах: они сразятся в грубой реальности. Он чувствовал гудение и щелчки ее силы – чувствует ли то же самое Элис? Какое облегчение выплеснуть наконец все, на что ты способен, вывернуться наизнанку и раз в жизни убедиться, что этого хватит.

– И это все, Элис? Маловато. Покажи, что ты еще можешь.

Сталь, за которую они оба держались, раскалилась добела. Руки Квентин тоже сделал стальными, отщипнув от каркаса еще немного металла, и они вместе с омегой раскалялись от энергии, удерживающей заклятье на месте. Он твердо решился победить эту тварь, заглотившую Элис, разжать ее челюсти, освободить любимую.

Шестое магическое чувство вовремя предупредило его, что защита гнется. Омега, хоть и стальная, была всего лишь диванным каркасом, от которого он требовал слишком многого. Окружив себя последним щитом, Квентин сдался, и стальная печать превратилась в пар.

Взрывная волна отбросила его на несколько футов назад. Щит испарился тоже, руки снова стали живыми. Между ним и ею остались только воздух, тишина и семь напрасно прожитых лет.

Весь поединок Квентин ждал, когда же начнется паника, но этого не случилось и, он знал, уже не случится. Он уже не прежний Квентин, боявшийся собственной тени и не знавший, кто он и для чего. Тот мальчуган не боялся и не сомневался в себе, лишь когда злился, и обретал силу только в борьбе с окружающим миром.

Теперь он понял, что это была ложная сила. Встретив и полюбив Элис, он не был готов для этой любви – теперь он готов. Второго шанса он не упустит. Докажет, что достоин ее.

– Ты, – сказала она.

– Не совсем, Элис. Того мальчика больше нет, а мужчину, которым я стал, ты не знаешь.

Великое спокойствие наполняло Квентина, струясь из скрытого до времени сосуда – знать бы раньше про этот сосуд. Элис, подозрительно щурясь, разглядывала его. Он сорвал с себя рубашку, не расстегнув ее до конца. Опять-таки вовремя: на этот раз Элис явно собиралась его убить. Повернулся к ней спиной и выкрикнул слово, слышанное последний раз в двадцать один год.

Он не знал, можно ли считать ниффинов демонами, но раз у него на спине наколота пустая ловушка для демонов, грех не воспользоваться. Больше у него все равно ничего не осталось.

Квентин не видел, как это произошло. Сначала вздох, точно из великанской груди, потом гневный крик Элис:

– Нет! Нет!

Крик повторился октавой выше и оборвался. Квентин стоял один в гостиной, где еще кружились клочья диванной набивки, и на спину ему словно жидким азотом плеснули.

Когда Фогг в ночь перед выпуском вселил в него какодемона, он ничего не почувствовал, но сейчас татуировку здорово жгло, и внутри нарастало давление. Квентин застонал, как роженица, но от этого ему только хуже стало. Элис – ее гнев, ее сила и что-то вроде экстаза – распирала его изнутри. Он прижался спиной к холодной стене – нет, тоже не помогает. Грудная клетка трещала, на руках вздулись вены.

Входная дверь дома хлопнула, и Плам с Элиотом ворвались в комнату, готовые драться насмерть.

– Ты чего? Где Элис?

– Рубашку-то зачем снял? – добавила Плам.

– Она у меня в спине. – Квентин мог говорить только шепотом. Он отлепился от стенки, пошел вверх по лестнице. Пот струился по лбу, стекал по груди. – Уходите.

– Что ты делаешь?

Сил не осталось даже на шепот. Элис копошилась в нем, как джинн в лампе – искала выход. Квентин делал в уме вычисления, как на обороте конверта, и отбрасывал один ответ за другим.

– Что ты такое творишь? – крикнула Плам ему вслед.

– Пошли, – сказал Элиот. – Надо помочь ему.

Остановить их Квентин не мог. Кроме того, он действительно нуждался в их помощи. Вот и четвертый этаж. Кожа на спине натянулась и пылала, как от сильного солнечного ожога.

– Монеты Маяковского, – прошептал он.

Чары потекли к нему, как по заранее проложенному каналу, хотя он делал это впервые. Мысленно он видел перед собой всю страницу из Нигделандии: колонки цифр, пересекающиеся как кольца жонглера орбиты, длинные листья растения, шелестящие под неведомо откуда взявшимся ветром. Он все это знал наизусть, но только теперь понял, для чего это нужно.