Лев Гроссман - Земля волшебника

Оливковый том с серебряными буквами на корешке болтался над ней, искушая, как спелый плод.

– Ай!

Пенни шлепнул ее по руке, и она так растерялась, что ничего не сказала в ответ – наоборот, устыдилась.

– Я уже ввел некоторые рацпредложения, которые одобрили наверху, – продолжал он как ни в чем не бывало. – Не знаю, заметили ли вы… – Он показал на дверцы, в которые через неравные промежутки влетали и вылетали книги.

– Да, молодец, – сказал Элиот.

– Одна из лучших твоих задумок, – добавил Квентин. Плам не совсем понимала, друзья они с Пенни или враги.

– Это уже переняли другие библиотеки.

– И для кошек пригодится, – вставила Плам. – Если они, конечно, летучие.

– Животные, даже домашние, в бибилиотеку не допускаются, – не принял юмора Пенни.

– Слушай, нам правда надо идти, – сказал Элиот.

– А здесь у меня специальная комната для проблемных форматов.

Плам с невольным любопытством заглянула в открытую дверь. Здесь хранились фолианты очень высокие, но узкие, как линейки. Что это может быть? Каталоги змей, стрел, тех же линеек? Одну книгу держали в стеклянном террариуме – либрариуме? – потому что слова из нее лезли, как муравьи. Другая лежала на столе, чуть-чуть приоткрытая, рядом со сварочной маской – так ослепительно ярко светились ее страницы. Третью со всех сторон наглухо запечатали корешки.

– Прямо-таки удивляешься некоторым издателям. – Пенни покачал головой, и они пошли дальше.

Это напоминало экскурсию по шоколадной фабрике с Пенни в качестве Вилли Вонки. Младшие библиотекари в таких же, как у него, рясах, а многие и с золотыми руками, шмыгали мимо, почтительно кивая ему.

– Внизу, в катакомбах, у меня еще одна уникальная коллекция: задуманные, но так и не написанные романы.

– И мой тоже там? – просветлел Элиот. – Можно посмотреть? Это нечто особенное, уверяю тебя.

– Поищи, если хочешь. Я свой так и не нашел, там такая неразбериха. А вот еще одна наша достопримечательность.

Единственный стеллаж вдоль задней стены этой комнаты оказался практически безразмерным. Пенни нажал на одну из полок, и она стремительно поехала вбок, как конвейер, в то время как верхняя и нижняя остались на месте. Плам вспомнились механизированные вешалки в химчистке. Пенни нажал на что-то еще, и весь стеллаж, полка за полкой, помчался вверх.

– Что это? – спросила Плам.

– Книги для всех. Вернее, про всех.

– Как это?

– Сейчас найду наши. – Определив каким-то образом нужную полку, Пенни остановил стеллаж. – Это книги жизни – у каждого человека такая есть. Вот наши, все на одной полке.

– Шутишь, – недоверчиво сказал Квентин.

Но Пенни, как успела заметить Плам, никогда не шутил.

– Вовсе нет. Вот книга Плам. – Его палец уперся в сливовую [28], что логично, суперобложку. – А это моя. – Большого формата, но тонкая, в светлом кожаном переплете. На корешке простым шрифтом сансериф значится его имя.

– Но почему они стоят рядом? Не говори только, что мы поженимся.

– Не знаю, почему. И никто не знает.

– Твое второе имя действительно Шредер? – Элиота это, похоже, удивило больше всего.

– Ты хочешь сказать, что здесь имеются книги обо всех, кто когда-либо жил на свете.

– Только о тех, кто живет сейчас. Книга появляется, когда человек родится, и исчезает, когда он умирает. Этот стеллаж простирается на много миль во все стороны и, вероятно, выходит в какое-то отдельное субизмерение. Не знаю, куда деваются книги умерших, – может, продаются как уцененные.

Смотрите-ка, пошутил. И сам же хихикнул.

– А о чем они?

– О жизни, естественно. Вот двухтомник Элиота, а вот твоя. – Пенни положил руку на синий, пухлый как словарь томик с золотым именем Квентина на корешке. – Что? Не так соблазнительно, как ты думал? Я свою ни разу не открывал.

Плам сняла свою книгу с полки, подержала в ладони. Желание заглянуть в нее было почти непреодолимым… почти.

– Всю жизнь пытаешься разобраться в себе, понять, для чего живешь, – и вот пожалуйста, все черным по белому, – сказал Пенни. – В некоторых даже указатели есть, а у Квентина, например, алфавит.

Он прав: по обрезу косой лесенкой проделаны лунки с буквами. Как в настоящем большом словаре.

Квентин нехотя вернул свою книгу Пенни.

– Мне, как я понимаю, полагается писать ее, а не читать.

Пенни довольно бесцеремонно запихнул ее обратно на полку. Плам, переборов соблазн, поставила свою рядом. Прожив свою жизнь до конца, она и так узнает, в общем и целом, что содержалось в книге.

– Погодите, – сказал Элиот, – это порождает много вопросов. Что ж у нас, собственной воли нет? И что будет, если сжечь чью-то книгу, – умрет человек?

– Проходим дальше, – позвал Пенни из коридора, – мы еще далеко не все осмотрели. Я думал, вы торопитесь.

В комнате за ничем не обозначенной дверью книг не было. И окон тоже, и на стенах ни единой картинки. Только письменный стол и кожаный стул – весьма зловещее помещение.

– Дайте угадаю, – сказала Плам. – Невидимые книги… или микроскопические. Они содержатся в воздухе, и мы их вдыхаем.

– Это мой кабинет. – Пенни сел за стол лицом к ним, сложил домиком свои прозрачные пальцы. – Система сообщила мне о вашем прибытии в Нигделандию, и я привел вас сюда.

– Еще три минуты, не больше, – предупредил Элиот.

– У вас есть то, что принадлежит мне. У Квентина.

– У меня?

– Страница из библиотечной книги.

– А-а… ну да.

В чисто техническом смысле Квентин, возможно, и украл эту страницу из Нигделандии, но уличать его в этом даже для Пенни несколько чересчур.

– Я сохранил ее для тебя.

Извлеченная из кармана страница без лишних сантиментов вырвалась из руки Квентина и устремилась на стол, как потерявшийся малыш к маме.

– Спасибо.

Дверь открылась. Женщина в рясе, потупив взор перед величием Пенни, взяла у него страницу двумя руками, как оторванную конечность, которую надо срочно пришить на место, – чем в каком-то смысле та и была. Пенни поднял плитку пола рядом со своим стулом, и оказалось, что это не плитка, а переплет большой книги. Плам присмотрелась: они все стояли на фолиантах, больших и пыльных, пригнанных вплотную один к другому. Пенни полистал тонкие страницы со столбцами цифр, кивнул и захлопнул книгу.

– Осталось только взять с тебя штраф.

– За то, что не сдал ее вовремя?

– Именно так. Ты останешься здесь на год и будешь отрабатывать долг.

– Не будь идиотом, – бросила Плам.

– Ты же это не всерьез, Пенни. Филлори гибнет! Мы думаем, что его еще можно спасти, но время не терпит.

– Миров тысячи, они родятся и умирают, но мудрость и знание вечны. – Так и сказал, честное слово! Вернее, изрек. – Ты воспользовался частицей нашей мудрости в своих целях.

– Я же вернул ее!