Лев Гроссман - Земля волшебника

А если получится, то она уже не даст себя поймать.

– Я сейчас возьму тебя за руку. – Первое прикосновение с тех пор, как она вернулась. Ее кожа покрылась мурашками. – Ты это преодолеешь – не так все плохо, как тебе кажется. Я буду тебе помогать, но и ты постарайся тоже.

– Нет, – прошептала она.

Стало тихо, и она открыла глаза. Что-то, присутствующее в воздухе, проникало ей в нос, вторгалось в мозг, тянуло ее назад. Магия? Нет, не магия.

– Что это? – спросила она.

– О чем ты?

– О запахе.

– Ты знаешь, что это. Вспомни.

Стоило ей на миг ослабить защиту, тело приподнялось и втянуло запах в себя. В мозгу включались нейроны, бездействовавшие семь лет. С мебели снимались чехлы, окна распахивались, впуская солнце.

– Бекон, – произнесла Элис.

Квентин предъявил ей снятую с подноса тарелку. Первоклассный бекон, толщиной в четверть дюйма, вспучившийся от жарки. Квентин поджарил его дочерна, как она любит… любила.

Не зря, выходит, провел семь лет. Раньше он совсем не умел готовить. Элис устала и очень хотела есть. То есть не она, конечно, а ее тело, эта мясная кукла. Оно взяло кусочек и сунуло в рот. Мясо жевало другое мясо, до чертиков сочное, жирненькое, солененькое. Доев, Элис облизала пальцы и вытерла сальные руки о простыню. Она негодовала на собственную слабость, но это так вкусно… Тело, которое она пыталась отторгнуть, как неудачный трансплантат, крепко держало ее в своих липких объятиях. Клеилось к ней, намеревалось стать с ней единым целым, и Квентин был на его стороне.

– Надеюсь, ты не думаешь, что бекон меня здесь удержит.

– Не только бекон.

Он поднес ей другую тарелку – с оранжевым манго, ломтиками сладкого солнца. Элис накинулась на них, как животное – почему «как»?

Нет, она не животное. Она чистый и прекрасный голубой ангел.

– Почему ты сделал это со мной? – спросила она с набитым ртом.

– Потому что ты человек, а не демон.

– Докажи.

– Это самое я и делаю.

Впервые после возвращения Элис посмотрела на него пристально. Он повзрослел, но остался все таким же красивым. Узкое лицо, немного великоватый нос, большой рот. Хорошо, что сам он никогда не считал себя привлекательным: это избавило его от психологии смазливого мальчика.

Но и перемены налицо, это правда. Он больше не заикается и не опускает глаза, как бывало.

– Мог бы и устрицы достать, – сказала она.

– Ты ж их терпеть не можешь.

– Да?

– Ты говорила, что они похожи на холодные сопли.

– Не помню. Что я еще люблю?

– Вот. – Он дал ей шоколадку, и Элис прослезилась, отведав ее. Господи, она же себя совершенно не контролирует. Неужели плоть победит? Ей все труднее отделять себя от нее. Ниффин внутри громко протестовал. Она вспомнила о полетах, о погружении в недра земли, о том, как сжигала живые существа, посвящая их в восторги боли, которые испытала сама. Вспомнила и содрогнулась.

– Зачем ты пришла сюда? – спросил Квентин.

– Убить тебя, – ответила она правдиво и не колеблясь.

– Нет. Ты пришла, чтобы я тебя спас.

Она рассмеялась злобным ниффинским смехом, но еда уже вершила свою подрывную работу.

– Буду раскармливать свое новое тело. Разжирею и помру от обжорства.

– Воля твоя. Вот, держи.

Что за прелестный звук? Квентин откупорил запотевшую бутылку шампанского, налил бокал, подал ей.

– Это нечестно, – пожаловалась она.

– Кто ж говорит, что честно.

– Пить шампанское из простого фужера? Как низко ты пал, Квентин Колдуотер.

– Просто сменил приоритеты.

Она выпила вино маленькими глотками, как ребенок микстуру, и сказала, рыгнув под конец:

– Это, пожалуй, лучше всего. Больше у тебя ничего нет?

– Нет, это все.

– Не все, – сказала она и поцеловала его – неумело, как школьница, и очень крепко. Его зуб до крови оцарапал ее губу. Между ног потеплело. Она просовывала язык ему в рот, чтобы Квентин ощутил вкус шампанского. Плотина между телом и сознанием дала течь в сотне мест. Где-то далеко упал и разбился бокал.

Она хотела его. Это могло сработать. Могло помочь ей.

– Давай, Квентин. Покажи, для чего существуют тела.

Она уже расстегивала ему рубашку – подзабыла, как это делается, – но он перехватил ее руки.

– Не сейчас. Слишком скоро.

– Слишком скоро? – Она ухватила его за грудки и снова впилась в него поцелуем. Его щетина кололась, и пахло от него хорошо – не беконом, но все-таки вкусно. – Сотворил это со мной, а потом «слишком скоро»? Давай работай!

Встает! Вот гаденыш! Гнев вспыхнул легко, пройдя по хорошо разработанному каналу, но удовольствия не смог отменить.

– Постой, Элис. Так это не делается.

– Покажи тогда, как. – Она тоже встала. – Мое тело тебе противно так же, как мне? Ну, что ж поделаешь. Раз вернул меня – показывай, для чего. Не мужик ты, что ли? – Она сорвала через голову другую его рубашку, в которой ходила сама, и осталась в одних трусиках. Поцеловала его опять, прижалась к нему, ощущая грудью шершавую ткань рубашки. Он, пятясь, уперся в дверь. Она начала массировать его пах. Да, точно. Ему это нравилось.

Нравится до сих пор. Это чувствуется.

– Разве ты не за этим меня вернул? Чтобы трахать меня, как раньше?

Она сама не верила в это, ей просто хотелось сказать ему что-нибудь гадкое. Совершить над ним насилие, как он над ней совершил.

– Я не для себя тебя возвращал, – сказал он и поцеловал ее сам. Нежно, без нажима – вот, значит, как надо. Ей не терпелось соединиться с ним – с кем угодно. Он взял ее за руку и снова отвел к кровати.

– Не уходи, Квентин. Не уходи. – Она нуждалась в нем – давно забытое чувство.

Он снял рубашку и стал расстегивать брюки.

– Я и не собирался.

Они лежали рядом. Тело получило то, чего так желало. Целых два раза: в старину, сколько она помнила, такое редко случалось. Напрактиковался, видно, с тех пор. Поппи. Зачем она следила за ним и Поппи? Тогда ей было смешно, теперь больно. Хорошо бы об этом забыть.

Элис, заново охваченная стремлением уйти от себя телесной, отодвинулась. Она падала в себя, снедаемая мечтой о полете. Вжималась в свой панцирь, как краб, проглоченный брюхоногим. Она была почти человеком, почти собой, а теперь опять перестала. На миг ей показалось, что это просто, – оказывается, нет.

Квентин сел и стал одеваться.

– Мне пора. В Нигделандию, потом к Эмберу. Ты со мной?

Она покачала головой. Пусть себе идет, так гораздо проще. Он положил на кровать ее собственные одежки.

– Элис.

Она не реагировала. Сейчас она ляжет спать.

– Элис, ты ведешь себя как полная сука. И это, поверь, очень мягко сказано.

Он снова взял ее за руку, и они вместе исчезли из комнаты.

Плам считала, что с тактической точки зрения им лучше идти всем вместе, но Элиоту уже не терпелось. А тут еще эти звуки сверху. Квентин и Элис. Плам с Элиотом молча переглядывались – к чему тут слова. Для общих целей оно, может, и хорошо, но как-то не очень приятно сидеть и слушать все это. Элиот всячески изображал, что ему путешествовать между мирами все равно что раз плюнуть, но Плам твердо решила, что не позволит испортить свой первый опыт. Такая познавательная магия как раз для ботанов вроде нее, даже в нынешних невеселых обстоятельствах. Скорей бы уж. Элиот картинным жестом подал ей руку, другую сунул в карман и… ой.