Лев Гроссман - Земля волшебника

– Я не приказывал Лайонелу убить Пашкара! Не знаю, зачем он убил. Я его сам боялся.

А они-то почему боялись эту несчастную птицу? Без Лайонела и прочих наемников она совсем не страшна.

– Вам придется помочь мне, – явно не собираясь улетать, заявила она.

– Ага, разбежались, – сказала Плам.

– Здешние птицы презирают меня. Я голоден. Клевал всякую дрянь на помойках.

– Мне все равно, что ты там клевал, – сказал Квентин. – У нас тут дела поважнее. Улетай, пока не выкинули.

Легко сказать… иди его сначала поймай.

– Пожалуйста, – продолжала умолять птица. – Он убьет меня!

– Кто?

Птица, не отвечая, обводила их взглядом. Квентин не испытывал к ней ни малейшей жалости.

– Она про Эмбера говорит.

Все, включая птицу, подскочили, услышав реплику Элис. Держалась она при этом совершенно бесстрастно, давая понять, что никакого эмоционального участия в этой драме не принимает.

– Что ты сказала?

– Это птица Эмбера. Встречала ее в зазеркалье. Тогда она тоже просила не убивать ее, и я почему-то не убила. Все, я пошла спать.

По старой ниффиновской привычке она попыталась пройти сквозь стену. Квентин дождался, когда проедет ползущий по улице грузовик, и спросил:

– Это правда? Тебя Эмбер послал?

– Пожалуйста. – Птица тряслась, растеряв всю свою былую надменность. – Он убьет меня.

– Не убьет, – заверила Плам. – Мы сделаем это раньше.

– Он послал меня за саквояжем. Лучше бы, конечно, кого-нибудь покрупнее, но ему нужен был тот, кто умеет летать и проникать в зазеркалье. Он дал мне денег и научил, как создать Лайонела.

– Зачем ему саквояж-то? Что он хотел получить – нож, тетрадку? То и другое?

– Не знаю! – провыла птица. – Я понятия не имел, что там внутри! Правда!

Она спорхнула с люстры, как подстреленный фазан, села на кофейный столик и разрыдалась. Более жалостных звуков Квентин еще не слышал.

В его изнуренном мозгу формировалось что-то, как кристалл в мутной взвеси. Он так долго имел дело с хаосом, что почти забыл, как выглядят стройные концепции, но одна из них, кажется, начинала у него вырисовываться.

– Так, погодите. Давайте порассуждаем. Руперт украл то, что лежало в саквояже, и Эмбер хочет это вернуть. С этой целью он посылает на Землю птицу, а птица вербует нас.

– Вещи в саквояже принадлежали Амберу, а не Эмберу, – подхватила нить Плам, – но они братья, поэтому имущество семейное, так сказать. Но зачем оно Эмберу?

– Ну как зачем. Классный ножик и чары, чтобы миры создавать, – кто ж откажется.

– Например, бог, – предположил Элиот. – Который и так уже владеет целым волшебным миром.

– В том и штука, что не владеет. – В голове Квентина разом зажегся свет. – Дни Филлори сочтены, и деваться Эмберу некуда. Ему нужны эти чары, чтобы создать новый мир! Он хочет бросить Филлори и начать все по новой!

Плам отнеслась скептически к его озарению.

– Да вдумайтесь же: все сходится! Он даже и не пытается спасти Филлори! Как крыса, не желающая идти ко дну вместе со своим кораблем.

– Смешанная метафора, – заметил Элиот. – Я понимаю, что Эмбера тебе любить не за что, но ты просто отъявленным трусом его выставляешь.

– Так он и есть трус.

– И потом, мир так нельзя создать, – вставила Плам. – Только что-то маленькое, страну или дом.

– Может, у бога это лучше получилось бы, чем у нас.

Плам задумчиво уставилась в потолок. Птица смотрела на них в полном отчаянии.

– Допустим, что это правда, но как же нам теперь быть? – сказал Элиот. – Очень уж она депрессивная, твоя версия. Еще одно доказательство, что выхода нет.

Да, Квентин, кажется, забежал немного вперед.

– Заклинание все еще у нас, – сказал он.

– Уничтожь его.

– Ну уж нет.

– Возьмем в заложники птицу, – предложил Элиот.

– Ой, да ладно. Плевать Эмберу на нее.

Птица не стала это оспаривать.

– Принудим Эмбера остаться и спасти Филлори. Он там бог, на минуточку. Ублюдок несчастный. Заклинание-то у нас.

– А может, он верно мыслит? – осторожно сказал Элиот. – Отдадим ему заклинание – пусть себе создаст новый мир и нас там поселит.

– Элиот…

– Знаю, но так было бы куда легче. – Элиот устало поднялся на ноги. – Хорошо: будем ругаться с богом. Хотелось бы послушать, как он в этом сознается. Скажет мне это в лицо.

– Я тоже пойду, – заявила Плам.

– Кто-то должен остаться с Элис, – возразил Квентин.

– Кто-то молодой и неопытный, – уточнил Элиот.

– Нет уж, не выйдет. С Синей Злюкой [27]сидеть не стану.

– Может, и Элис с нами пойдет? Глядишь, поможет. Элис! – крикнул Квентин, подойдя к лестнице. – Я поговорю с ней.

– Флаг тебе в руки.

– Есть один план. Дайте мне час, попробую.

– Я тоже могу помочь, – вызвалась птица.

Хорошая реакция и элемент неожиданности сработали в пользу Квентину. Он схватил птицу за горло, поднес к окну и выкинул вон.

Элис лежала на спине с открытыми глазами. Внизу ходили, разговаривали, кричали, но ее это не касалось. Она смотрела в потолок, чувствуя себя мраморной фигурой на собственной надгробной плите. Похороненной в собственном теле. Даже необходимость дышать выводила ее из терпения.

Не станет она потакать телу. Она ничего ему не должна. Постарается как можно меньше зависеть от его ощущений.

Кто-то поднялся по лестнице, открыл дверь.

– Элис…

Квентин, кто же еще. Элис, не поворачивая головы, услышала, как он подвинул себе стул и сел.

– Мы собираемся в Нигделандию. У нас появилась одна теория насчет происходящего, хотим поговорить с Эмбером.

– Счастливо. – Язык ворочался во рту, как червяк, соприкасался с нёбом, воспроизводил нужные звуки.

Она больше не злилась. Зачем вообще было злиться и говорить столько? Ярость, как шторм, ушла в море, оставив позади волнистый песок, усеянный обломками кораблекрушения. На смену ей пришло полное безразличие.

– Но я не хочу оставлять тебя здесь. Пойдем с нами? Ты могла бы помочь.

Она мотнула головой, закрыла глаза. Иногда, делая это, она вновь чувствовала себя невесомой. Когда накачаешься виски, особенно хорошо, и вливать отраву в гнусное тело тоже приятно.

– Нет, вряд ли.

Семь лет назад он видел, как ее плоть сгорела в синем огне. Семь долгих лет, пока она блуждала по Филлори, ее человеческая сущность спала, видя сны о гневном могуществе. Квентин разбудил ее и насильно вернул в плотскую оболочку, но душа ее ему не подвластна. Неужели он так ненавидит ее? Говорил, что любит. И вчера, и семь лет назад.

Знал бы он… Нельзя ли снова воспламениться? Возможно, это только раз получается, как у спички, но она так не думала. Надо только вспомнить, как это делается. Может, эта попытка убьет ее, ну и пусть: она сейчас и так все равно что мертвая. Самоубийство – ее убежище: она всегда сможет укрыться в нем, если не найдет ничего другого.