Дэн Симмонс - Друд, или Человек в черном

– Хочется надеяться, – пробормотал я.

Мы уже вошли в город и находились меньше чем в квартале от Рочестерского собора. Громадная башня накрывала своей тенью нас и все скопление приземистых серых домов, теснившихся по обеим сторонам дороги.

– Не хотите подняться наверх и полюбоваться видом? – спросил Диккенс, указывая на высокий каменный шпиль. – У меня ключ с собой.

– Не сегодня, – сказал я. – Но все равно спасибо, Чарльз.

– Тогда как-нибудь в другой раз, – сказал Неподражаемый.

– Значит, он не выказал ни чувства вины, ни раскаяния в связи с историей с двадцатью тысячами фунтов, – медленно проговорил Реджинальд Баррис. – А что насчет годовщины?

– Прошу прощения? – промолвил я, выходя из задумчивости.

– Годовщина Стейплхерстской катастрофы, – прошептал молодой сыщик. – Инспектор Филд просил вас употребить все свои старания, чтобы повсюду сопровождать Диккенса, когда он приедет в город в означенный день, а до девятого числа осталось всего три дня. В своем отчете вы не сообщили, принял ли он или отверг ваше предложение провести с ним в Гэдсхилл-плейс весь день девятого июня и последующую ночь, когда он непременно вернется в Лондон и в Подземный город.

Я допил свое пиво и с улыбкой посмотрел на Хибберта Хэчери – здоровенный мужчина, в своих стараниях не подслушивать нас, почтительно листал экземпляр «Женщины в белом», надписанный мной для него несколько минут назад.

– Вам нравится книга, сыщик Хэчери?

– Это бесценный подарок, мистер Коллинз, – пророкотал великан.

– Годовщина, мистер Коллинз, – настойчиво повторил несносный Баррис.

– Мистер Диккенс не пригласил меня погостить с Гэдсхилле или прогуляться с ним по городу воскресной ночью – девятого июня – в поисках фантома по имени Друд, – сказал я, не глядя на Барриса.

– В таком случае, сэр, – решительно произнес сыщик, – нам необходимо условиться о времени вашей встречи с инспектором Филдом. Он уже назначил двадцать трех агентов на дежурство в воскресную ночь…

– Но мистер Диккенс, – продолжал я, непринужденно перебивая выскочку, – согласился отужинать у меня дома на Мелкомб-плейс в воскресенье и… – я выдержал паузу для пущей выразительности, – заночевать там.

Баррис похлопал глазами:

– В ночь годовщины Стейплхерстской катастрофы Диккенс будет находиться в вашем доме?

Я медленно кивнул, чувствуя себя в полном праве принять снисходительный вид.

Баррис вскочил на ноги и с грохотом развернул стул.

– Я должен немедленно сообщить об этом инспектору Филду. Благодарю вас, мистер Коллинз. Это… неожиданный… поворот событий. – Он дотронулся до полей незримой шляпы и, взглянув на Хэчери, сказал: – Вы там поосторожнее, Хиб-берт.

Потом Баррис покинул таверну, а мы с Хэчери прошли мили полторы до Погоста Святого Стращателя. Готовясь к долгому ночному дежурству в склепе, сыщик достал из карманов несколько предметов – маленький фонарь, промасленный сверток со своим заполночным ужином (приготовленным, несомненно, одной из любимых дочерей), фляжку с водой и новенький экземпляр «Женщины в белом».

Спускаясь по лестнице в древние катакомбы, я размышлял – в какой уже раз – о безграничной способности человеческих существ привыкать к любым обстоятельствам. Два года назад, когда я впервые спускался сюда в обществе Диккенса, все вокруг казалось диковинным и наводило изрядный страх. Теперь же поход в подземелье стал для меня плевым делом – таким же обыденным мероприятием, как еженедельный поход в аптеку на углу за очередной бутылью лауданума.

Король Лазарь с двумя телохранителями встретил меня у занавешенного драной портьерой входа в свое логово. Моя трубка была уже заправлена и приготовлена для меня.

Когда через восемь часов я поднялся по лестнице навстречу новому дню, сыщик Хэчери уже аккуратно рассовал по карманам все свои вещи, кроме книги, которую он читал, подставив под тонкий луч утреннего света, проникавший в приоткрытую дверь склепа.

– Все в порядке, сэр? – спросил он, убирая книгу в один из своих многочисленных поместительных карманов.

– Все в полном порядке, сыщик Хэчери. В полном порядке. Похоже, день нынче чудесный.

В воскресенье, 9 июня 1867 года, я воротился домой позже, чем рассчитывал. Утром я сказал Кэролайн, что буду работать в клубе до вечера, но вернусь до прибытия Диккенса к ужину. Как вы наверняка догадались, дорогой читатель, на самом деле я провел почти весь день с Мартой Р*** в ее комнатах на Болсовер-стрит, потерял счет времени и примчался домой в несколько растрепанном виде и порядком измотанный.

В гостиной я застал Чарльза Диккенса, совершающего месмерические пассы над головой Кэролайн Г***, явно погруженной в дрему.

Диккенс первый заметил меня.

– А, милейший Уилки! – воскликнул он. – Вы как раз вовремя.

Кэролайн открыла глаза и сообщила:

– Мистер Диккенс гипнотизировал меня.

– Я так и понял, – холодно сказал я.

– Показывал мне, как воздействовать на тебя животным магнетизмом! – торопливо пояснила она. – Чтобы помогать тебе заснуть в такие ночи, когда… ну, ты знаешь.

– Я знаю, что в последнее время я хорошо сплю, – солгал я.

Диккенс улыбнулся:

– Но если Кэролайн научится погружать вас в сон посредством магнетических приемов, вы сможете сократить вечернюю дозу лауданума или даже вовсе от него отказаться.

– Я и так прекрасно обхожусь без лауданума, – сказал я.

– Ох, Уилки, но это же неправда! – вскричала Кэролайн. – Всего только третьего дня ты… – Она осеклась, встретив мой ледяной взгляд. А потом пролепетала: – Пойду перемолвлюсь с поварихой и узнаю, готов ли ужин.

Ужин вскоре подали, и он удался на славу – не только в смысле вкусовых впечатлений (приятная неожиданность для меня, поскольку наша «повариха» Бесс являлась также нашей горничной и одной из скромного штата нашей прислуги, в который помимо нее входили ее муж Джордж и их дочь Агнес, ровесница Кэрри), но также в смысле приятствия и веселости застольной беседы.

Кэрри, неизменно восторгавшаяся Чарльзом Диккенсом (в отличие от собственных его дочерей, заметно к нему поостывших в последнее время), держалась с милой девичьей застенчивостью – юная Хэрриет, как и ее мать, обладала довольно живым умом и уже овладела тонким искусством очаровывать взрослых мужчин, не впадая в кокетство. Даже Кэролайн принимала участие в нашем разговоре. Сам Диккенс был благодушен и любезен.

Не знаю, дорогой читатель моего посмертного будущего, удалось ли мне объяснить это в своих жалких мемуарах достаточно внятно и доходчиво, но Чарльз Диккенс, пусть предположительно негодяй и даже убийца, почти всегда был исключительно приятен в общении. Он вел разговор легко и непринужденно, без малейшей натуги или притворства, обычно не сосредоточиваясь на собственной персоне. В кругу моих знаменитых английских друзей и знакомых он единственный казался мне неизменно занятным, интересным и сочувственным собеседником, он никогда не стремился изречь напыщенный афоризм или отпустить тяжеловесную остроту, а в роли внимательного слушателя вызывал расположение тем, что часто смеялся, причем весьма заразительно.