Cadillac

It was nine-thirty when I took out the roll of canvas and the big industrial stapler and the wooden struts. The day was overcast and a little cooler—God sometimes grants a favor. Up until then I'd forgotten my bald head in consideration of larger agonies, but now, when I touched it with my fingers, I drew them away with a little hiss of pain. I looked at it in the outside passenger mirror and saw that it was a deep, angry red—almost a plum color.

В воловине десятого я достал из фургона большой рулон брезента, аппарат, сшивающий проволокой, и деревянные планки. Стало облачно и чуть прохладнее - иногда Бог приходит на помощь. До этого момента я забыл о своей голове, потому что все остальное болело у меня намного больше, но теперь я коснулся ее пальцами и тут же с невольным стоном отдернул руку. 'Я подошел к зеркалу на пассажирской стороне фургона и посмотрел в него - лысина была ярко-красная, покрытая пузырями.

Back in Vegas Dolan would be making last-minute phone calls. His driver would be bringing the Cadillac around front. There were only about seventyfive miles between me and it, and soon the Cadillac would start to close that distance at sixty miles an hour. I had no time to stand around bemoaning my sunburned pate.

I love your sunburned pate, dear, Elizabeth said beside me.

В Лас-Вегасе Долан делал последние звонки, готовясь к отъезду. Водитель наверняка уже подал «кадиллак». Между ним и мной оставалось всего семьдесят пять миль, и скоро «кадиллак» начнет сокращать это расстояние со скоростью шестьдесят миль в час. У меня не было времени стоять и оплакивать лысину, обожженную солнцем.

Мне нравится твоя загорелая макушка, милый, послышался рядом голос Элизабет.

“Thank you, Beth,” I said, and began taking the struts over to the hole.

The work was now light compared to the digging I'd done earlier, and the almost unbearable agony in my back subsided to a steady dull throb.

- Спасибо, Бет, - сказал я и начал раскладывать деревянные планки поперек траншеи.

По сравнению с прошлым днем работа была легкой. Почти невыносимая боль в спине превратилась в тупой, саднящий жар.

But what about later? that insinuating voice asked. What about that, hmmmm?

Later would have to take care of itself, that was all. It was beginning to look as if the trap was going to be ready, and that was the important thing.

Но что ты будешь делать потом? - звучал в голове насмешливый голос. Что будет потом, а? Потом все решится само собой, вот и все. Мне начинало казаться, что ловушка будет выглядеть как следует, а это было самым главным.

The struts spanned the hole with just enough extra length to allow me to seat them tightly in the sides of the asphalt which formed the top layer of my excavation. This was a job that would have been tougher at night, when the asphalt was hard, but now, at mid-morning, the stuff was sludgy-pliable, and it was like sticking pencils in wads of cooling taffy.

Деревянные планки перекрывали траншею таким образом, что позволяли мне надежно закрепить их по сторонам в асфальте, по бокам траншеи. Такую работу было бы труднее делать ночью, когда асфальт становился твердым, но сейчас, поздним утром, он размягчился, и мне казалось, что я втыкаю карандаши в остывающий ячменный сахар..

When I had all the struts in, the hole had taken on the look of my original chalk diagram, minus the line down the middle. I positioned the heavy roll of canvas next to the shallow end of the hole and removed the hanks of rope that had tied it shut.

Then I unrolled forty-two feet of Route 71

Когда все планки были на месте, траншея стала походить на мою первоначальную диаграмму, начерченную мелом на асфальте, - за исключением центральной линии. Я положил рулон брезента у той части, где помельче, и развязал стягивающие его веревки. Затем начал раскатывать сорок два фута «шоссе 71».

Close up, the illusion was not perfect—as stage make-up and set-decoration is never perfect from the first three rows. But from even a few yards away, it was virtually undetectable. It was a dark-gray strip which matched the actual surface of Route 71 exactly. On the far left of the canvas strip (as you faced west) was a broken yellow passing line.

Если смотреть вблизи, иллюзия была далеко не идеальной - подобно сценическому гриму и декорациям, которые никогда не выглядят идеальными из первых трех рядов. Но стоило отойти на несколько ярдов, и брезент полностью сливался с дорожным покрытием. Это была темно-серая полоса, ничем не отличающаяся от действительного покрытия шоссе 71. С краю, слева (если смотреть на запад), на брезентовой полосе была нанесена прерывистая желтая линия, разрешающая обгон.

I settled the long strip of canvas over the wooden under-structure, then went slowly along the length of it, stapling the canvas to the struts. MY hands didn't want to do the work but I coaxed them.

Я раскатал длинную полосу брезента по деревянным планкам, прошел вдоль нее, поправил и еще раз прошел вдоль, прикрепляя брезент к деревянным полоскам проволочным сшивателем. Мне трудно было заставить руки исполнять эту работу, но я заставил их.

With the canvas secured, I returned to the van, slid behind the wheel (sitting down caused another brief but agonizing muscle spasm), and drove back to the top of the rise. I sat there for a fun minute, looking down at my lumpy, wounded hands as they lay in my lap. Then I got out and looked back down Route 71, almost casually. I didn't want to focus on any one thing, you see; I wanted the whole picture—a gestalt, if you will. I wanted, as much as possible, to see the scene as Dolan and his men were going to see it when they came over the rise. I wanted to get an idea of how right—or how wrong—it was going to feel to them.

Когда брезент был закреплен, я вернулся к фургону, сел за руль, испытав при этом еще один короткий, но мучительный спазм, и проехал к вершине подъема. Там я сидел целую минуту, глядя на свои изуродованные руки, лежащие на коленях. Затем я вышел из машины и небрежным взглядом окинул полотно шоссе 71. Мне не хотелось обращать внимания на конкретные детали, нет, мне хотелось получить общее впечатление. Я стремился, насколько это возможно, запечатлеть в памяти картину, какой ее увидят

Долан и его спутники, выехав на вершину подъема. Мне хотелось убедиться, насколько она естественна.

What I saw looked better than I could have hoped.

The road machinery at the far end of the straight stretch justified the piles of dirt that had come from my excavation. The asphalt chunks in the ditch were mostly buried. Some still showed—the wind was picking up, and it had blown the dirt around—but that looked like the remnants of an old paving job. The compressor I'd brought in the back of the van looked like Highway Department equipment.

То, что я увидел, было лучше того, на что я мог рассчитывать. Дорожные машины, выстроившиеся вдоль обочины на дальнем конце прямого отрезка, дополняли кучи грунта, вываленные мной в кювет, когда я копал траншею. Куски асфальта были почти скрыты грунтом, хотя порой и высовывались. Усиливавшийся ветер сдувал с них грунт, однако и они казались остатками прежних работ. Компрессор, который я привез в своем (фургоне, ничем не отличался от дорожных машин.

And from here the illusion of the canvas strip was perfect—Route 71 appeared to be utterly untouched down there.

Traffic had been heavy Friday and fairly heavy on Saturday—the drone of motors heading into the detour loop had been almost constant. This morning, however, there was hardly any traffic at all; most people had gotten to wherever they intended to spend the Fourth, or were taking the Interstate forty miles south to get there. That was fine with me.

Если смотреть отсюда, иллюзия была полной - шоссе казалось совершенно нетронутым.

Транспортный поток был особенно напряженным в пятницу, в субботу он чуть спал - гул автомобилей, сворачивающих в объезд, почти не стихал. Однако этим утром шума моторов совсем не было слышно. Большинство автомобилистов уже приехали туда, где собирались проводить Четвертое июля, или воспользовались другим шоссе в сорока милях к югу. Меня это вполне устраивало.

I parked the van just out of sight over the brow of the rise and lay on my belly until ten-forty-five. Then, after a big milk-truck had gone lumbering slowly up the detour, I backed the van down, opened the rear doors, and threw all the road cones inside.

Я поставил фургон в стороне, за вершиной холма, и повалялся в нем на животе до без четверти одиннадцать. Затем, когда большой молоковоз медленно и неуклюже въехал на объездную дорогу, я подал фургон задом, открыл двери и побросал внутрь все ярко окрашенные конусы, перегораживающие шоссе.