Карлос Руис Сафон - Марина

С другой стороны, Михаил понемногу терял свое влияние в городе. Его больше никто не поддерживал – былые союзники теперь отворачивались при встрече, все дружно покидали его. Его начали преследовать полиция и прокуратура. Его партнер, Сентис, был существом слабым, завистливым, корыстным. Он клеветал на Михаила, приписывая ему дела, к которым тот не имел отношения – хотел устранить его от управления фабрикой, – и таким образом тоже участвовал в травле. Все жадно ждали падения Колвеника, чтобы накинуться на ослабевшего врага и порвать его на части. Как всегда, льстецы и прихлебатели мигом обернулись стаей голодных гиен. Михаила все это не удивляло и не волновало. Он с самого начала доверял только двум людям – Луису Кларету и своему другу доктору Шелли. «Людская алчность, – повторял он, – это сухой хворост, который только и ждет зажженной спички». Но предательство его окружения порвало последние связи между ним и миром. Он ушел в затворничество так глубоко, как это возможно для человека, он затерялся в себе самом, как в лабиринте. Поведение его становилось все экстравагантнее. Он размножал в подвалах башни насекомое, которое почему-то его очаровывало с почти маниакальной силой, эту черную бабочку, Teufel. Бабочки эти скоро заполонили весь дом, они были везде – на зеркалах, картинах, мебели. Сидели, как мрачные стражи. Михаил запретил их трогать и даже отгонять. Тучи этих тварей летали по комнатам и коридорам. Порой они садились на Михаила, и так густо, что облепляли его целиком – а он оставался при этом неподвижным. Глядя на это, я боялась, что теряю его навсегда.

В те тяжкие дни и началась моя дружба с Луисом Кларетом, которая продлилась до этого времени. Именно он рассказывал мне о том, что происходит за стенами нашей крепости. Михаил ведь предпочитал держать меня среди иллюзий, рассказывал всякие сказки о том, что голос мой полностью восстановится, я смогу петь как раньше… о реставрации Королевского театра и моем триумфальном появлении на его сцене, эдакой птицей-фениксом… и прочие воздушные замки в подобном роде. Луис открыл мне, что работы в театре остановлены, потому что все деньги израсходованы много месяцев назад. Театр стоял теперь в строительных лесах, огромная и никому не нужная мрачная махина. Спокойствие Михаила было только маской. Он не выходил из башни неделями, потом месяцами… сутки напролет запершись у себя в кабинете, почти без сна и питания. Шелли говорил мне, что он всерьез озабочен его душевным здоровьем. Доктор знал его как никто, кроме того, он с самого начала присутствовал при экспериментах Михаила с трупами. Именно Шелли рассказал мне об одержимости мужа тайной телесных деформаций, его отчаянном, бескомпромиссном рвении к истине. Он был готов абсолютно на все, чтобы выявить механизм дегенеративных изменений в организме, уродующих тело человека. Человека же Михаил считал прежде всего той формой, в которой жизнь, не нуждаясь в оправданиях разума, проявляет себя как воля, сила и порядок. По его убеждению, природа – безмозглое, слепое чудовище, пожирающее собственных детей, не ведающее, что творит, и не знающее о судьбе и назначении своих порождений. Он коллекционировал фотографии больных с причудливыми случаями атрофий и другими уродствами. Изучая эти медицинские аномалии, он искал все то же: как изгнать из них демонов безмозглой, чудовищной природы.

Именно в те дни начали проявляться первые симптомы его болезни. Михаил и сам знал, что болен, он наблюдал со спокойствием отчаяния работу заложенного внутри его разрушительного врожденного механизма. Он знал о диагнозе с самого начала, со времен Праги, где похоронил своего брата. Разрушение костей перешло в стадию, когда тело уже не могло функционировать. Он надел и уже никогда не снимал перчатки, скрывал лицо и все тело тоже. Стал прятаться даже от меня. Я делала вид, что ничего не происходит, но видела – сам его силуэт исказился. В одно зимнее утро я проснулась от его диких воплей: Михаил в бешенстве, крича, рассчитывал и гнал из дому прислугу. Никто не возражал – они и сами собирались уходить, так было страшно работать в этом доме. Один Луис не оставил нас. Выгнав слуг, Михаил разбил все зеркала и в слезах ярости снова заперся в кабинете.

Когда прошло две недели с момента, что он перестал отзываться на мой зов у дверей, я попросила Луиса позвать доктора Шелли. За дверью Михаил говорил сам с собой или плакал. Я просто не знала, что делать. Он уходил от нас. Выломав втроем с доктором и Луисом дверь, мы вошли и с ужасом поняли, что Михаил пробовал оперировать сам себя, пытаясь сделать протез левой руки, ставшей к тому времени бесполезным, усохшим скрюченным отростком. Шелли дал ему сильное успокоительное, и мы сидели у его постели. Долгая, словно агония, эта ночь сломила волю доктора, и он передал мне историю, рассказанную ему когда-то Михаилом. Слушая его, я поняла, что всей полиции мира, хотя бы и с инспектором Флорианом во главе, не поймать то, что они ловят, ибо это был призрак. Михаил не был ни мошенником, ни преступником. Он был человеком, который хотел обмануть смерть прежде, чем она возьмет над ним верх.

Он родился в Праге, в канализационном тоннеле, от несчастной, напуганной шестнадцатилетней служаночки, которая понесла от своего знатного хозяина, снизошедшего до красивой и бойкой на язык простолюдинки. Как и всегда в таких случаях, брюхатую девку без разговоров вытолкали взашей, прямо под снег на улицы огромного чужого города, как запаршивевшую собачонку, более никогда и никому не нужную. Зима в тот год была суровой, снег лежал на мостовой, как приготовленный для нее саван. Бездомные прятались от смертельного холода в канализации. Легенды, в которых много правды, рассказывают о целом подземном городе под Прагой, где живет множество народу, причем некоторые их них вообще никогда не выходят на солнечный свет. Беглые, нищие, сироты, больные и никому не нужные люди. У них был и свой племенной вождь, а отчасти колдун, загадочный персонаж по имени Принц Нищих. Боязливо озираясь, рассказывали, что у него нет возраста, лицо как у ангела, а взор как адское пламя. Что он всегда закутан в мантию из живых черных бабочек, никогда его не покидающих, и что он принимает в свое подземное братство всех, кого жестокий верхний мир отверг и загнал под землю. Девочка поверила этим россказням и ушла по канализационному тоннелю в мир тьмы, чтобы выжить и родить. Там вдруг оказалось, что легенды не лгали: в тоннелях жило множество людей, образуя собственный мир с собственными законами. И собственным богом – Принцем Нищих. Его никто никогда не видел, но все в него верили и оставляли ему дань. Все до единого носили на коже выжженное клеймо в виде черной бабочки. Их верование было твердым: в один прекрасный день Принц, этот мессия, явится к ним в тоннели и отдаст свою жизнь за счастье и спасение всех его верных, причем погубит себя Принц собственными руками. Там, в канализации, юная мать родила близнецов, Андрея и Михаила. Андрей уже родился неизлечимо больным. Болезнь была ужасной – кости были размягчены и не держали тяжесть тела, которое поэтому росло бесформенным. Один из обитателей тоннелей, врач, бежавший от каких-то преследований, пояснил бедняжке, что болезнь ребенка неизлечима, а его конец – только вопрос времени. Брат же Андрея Михаил рос на редкость живым и развитым и, конечно, мечтал побыстрее покинуть подземный мир, жить среди людей под солнцем. Интересно, что порой он фантазировал о том, что грядущий мессия подземного мира – это он и есть. Он ничего не знал о своем отце, так что в мечтах становился сыном этого самого Принца Нищих. Порой он даже видел его в своих снах и говорил с ним. Никаких признаков болезни, убивавшей его брата-близнеца, у Михаила не было. Андрей, как и сказал врач-беглец, умер в шесть лет, там же в канализации, ни разу не посмотрев на солнечный свет. Его тельце унесли канализационные потоки, согласно ритуалу подземного братства. Маленький Михаил спросил мать, почему Андрей умер. «Такова божья воля», – ответила та.