Карлос Руис Сафон - Марина

Еще у меня была навязчивая идея, которая, казалось, спасет наш брак и облегчит страдания Михаила: я хотела ребенка. Казалось очевидным, что появление ребенка даст Михаилу силы жить и покончит с нашим отчуждением. Такие иллюзии завели меня очень далеко. Я помню, как порой дрожала всем телом, страстно жаждая получить это маленькое, спасительное для нас существо, эту надежду на будущее. Мне снилось, что я держу в руках младенца, и младенец этот – Михаил, маленький, невинный и счастливый. Как хотела я спасти и продолжить его жизнь в жизни сына, как мечтала очистить его тем самым ото зла и несчастья! Я не могла позволить, чтобы эту мою мечту Михаил разрушил, догадавшись о ней и отвергнув. Другая трудность была просто в том, чтобы остаться с ним наедине – уже долгое время муж меня избегал. Не желал показываться в своем уродливом, деформированном теле. К этому времени болезнь дошла до речевых центров, и он уже не говорил, а мычал и неразборчиво бормотал, приходя в ярость от стыда и бессилия. Питаться теперь он мог только жидкой пищей. Все мои попытки внушить ему, что меня не отвращает его физическое состояние, что только я могу до конца понять и облегчить его страдания, лишь ухудшали положение. Но я была фанатична, упорна и сумела единственный раз в жизни обмануть Михаила. Обман этот, однако, вышел мне боком. Худшей ошибки я в жизни не совершала!

Когда я объявила Михаилу о своей беременности, реакция его была поистине ужасающей. Он просто исчез на целый месяц. Луис нашел его в старой оранжерее в Сарья в тяжелом состоянии, без сознания, едва живого. Оказывается, он работал – на пределе сил, без отдыха, без пощады к себе. Он сделал себе протез глотки и теперь мог говорить. Внешность его с этим аппаратом стала просто чудовищной. Появившийся голос – низкий, напряженный, пугающий – делал его совсем чужим. Во рту стоял металлический зубной протез, блестевший сталью. Узнать прежнего Михаила можно было только по глазам. Но внешность, как она ни ужасала, не была так страшна, как пылающий внутри его ад, пожиравший душу, которую я так любила. Рядом с Михаилом, который лежал на полу оранжереи без сознания, Луис нашел множество заметок, чертежей и деталей механизмов. Пока больной восстанавливался, а спал он почти три дня, мы показали все это доктору Шелли. Выводы доктора внушали еще больший страх. Михаил совсем обезумел. Он разрабатывал идею полного замещения человеческого тела протезами и искусственными органами с опережением смерти – до того, как она разрушит организм. Мы поместили больного в специальной комнате на самом верху башни, откуда он не мог выйти и где не мог себе навредить. Рожая дочку, я слышала, как сверху доносятся дикие вопли мужа, где он был заперт, как дикий зверь. Дитя мое у меня отобрали, я не провела с ребенком ни дня. Доктор Шелли тут же забрал дочку, поклявшись воспитать как свою собственную. Ее зовут Марией, и, подобно мне, она не знает своих настоящих родителей. Все, что во мне оставалось живого и способного любить, доктор унес вместе с ней, но я знала: другого выхода нет. В воздухе уже сгущалась атмосфера неминуемой трагедии. Я чувствовала ее, как разлитый кругом яд. Оставалось только ждать неизбежного. Удар же, как это всегда бывает, был нанесен, откуда его меньше всего ждали.

Бенджамин Сентис, разоренный и потому как никогда злой и алчный, вынашивал планы мести. Стало известно, что именно он помог Сергею скрыться после того, как тот на ступенях собора сжег мне лицо кислотой. Чудесные руки, которые когда-то сделал Сентису Михаил, послужили предательству и злу. Словно сбылось пророчество пражских подземных жителей о том, что Принц Нищих погибнет от собственных рук. И вот теперь, в последнюю ночь 1948 года, Сентис, ненавидевший Михаила, как только один человек может ненавидеть другого, готовил последний удар.

Оказалось, что все эти последние годы мои бывшие опекуны, также яро ненавидевшие нас, Татьяна и Сергей, никуда не уехали, а тайно жили неподалеку и мечтали о мести. Их час настал, когда бригада Флориана приступила к решительным действиям. Сентис знал о том, что в нашем особняке в парке Гуэлль готовится обыск – Флориан искал неопровержимые доказательства приписываемых Михаилу преступлений. Если бы обыск состоялся, из документов, изъятых при этом, стала бы ясна роль Сентиса – предателя, интригана, преступника. Он не мог этого допустить. В ночь перед обыском Сергей с Татьяной разлили несколько объемистых канистр с бензином вокруг особняка, а Сентис, трусливый как всегда, наблюдал из машины, как занималось пламя, потом быстро уехал и больше не показывался.

Я проснулась от запаха горелого, выбежала в коридор – по лестницам полз синий дым, а внизу пламя уже бушевало вовсю, оно распространилось за несколько минут на весь дом. Мне спас жизнь Луис – помог выбраться через балкон по крыше гаража в сад. Обернувшись, мы увидели, что пожар охватил уже оба первых этажа и подбирается к башне, в которой заперт Михаил. Я, думая, что его еще можно спасти, билась в сильных руках Луиса, а он держал меня, чтобы я не кинулась в ревущее пламя. Сергей с Татьяной появились именно в эти минуты. Сергей хохотал как помешанный, Татьяна дрожала и все терла руки, воняющие бензином, и все мы, как околдованные, не сводили глаз с башни. То, что произошло потом, часто снится мне в кошмарах. Пламя уже врывалось в башню, оконные стекла вылетали со взрывом, осыпая осколками землю, и вот в одном из окон, прямо внутри пламени, появился резко очерченный силуэт. Словно явился черный ангел. Это был Михаил. С нечеловеческой ловкостью он карабкался по стене с помощью специальных металлических когтей – одного из своих изобретений. Он скользил вниз с поразительной быстротой. Татьяна с Сергеем просто ошалели: застыли на месте, онемели. И вдруг на них легла плотная черная тень и с нечеловеческой силой потащила в здание. Я потеряла сознание, когда они исчезали в пламени.

Луис отвел меня в единственное оставшееся нам убежище – в этот покрытый строительными лесами, законсервированный театр. С тех пор он и служит нам с ним домом. А газеты на другой день вовсю трубили о трагедии в парке Гуэлль. Внутри особняка были найдены два обугленных тела, сплетенные в последнем объятии. Полиция полагала, что это были мы с Михаилом. В действительности это были Сергей с Татьяной, но правду знали только мы. Кстати, третьего трупа не было, и мы с Луисом в тот же день пошли искать Михаила в оранжерею в Сарья. Там тоже не было никаких его следов. Шелли, изучивший все заметки Михаила и спрятавший их, чтобы они никогда не стали известны, предполагал, что тот прячется где-то в городе, ожидая завершения трансформации. Много недель изучал Шелли бумаги Михаила и понял основной смысл его замысла. Сыворотка, полученная этим гениальным исследователем из подземных черных бабочек – плод его многолетних трудов, – имела невообразимые, неслыханные свойства. Я сама видела в Вело-Граннель ее действие на старый, многонедельный труп женщины, погибшей под трамваем: безнадежно мертвое тело ожило после инъекции. Михаил, если мы правильно поняли, хотел обмануть смерть так, как это делают бабочки: окуклиться и возродиться. Но, по его плану, в явившемся из мрака существе уже ничего не будет от Михаила Колвеника. Это будет нелюдь.