Хелен Уэкер - Голем и джинн

К своему удивлению, он вдруг понял, что искренне хочет уговорить ее.

Она смотрела на рыб так, словно искала у них совета.

— Хорошо, — сказала она наконец. — Пусть будет одна ночь в неделю. Но сначала я должна кое-что тебе объяснить. Иначе будет нечестно. — Она помолчала, видимо собираясь с мужеством. — Когда ты рассказал, что у тебя случилось с колдуном, я все поняла. У тебя внутри неладно. — Джинн смотрел на нее насмешливо, но она продолжала: — Големов создают для того, чтобы они выполняли волю хозяина. Голем угадывает мысли хозяина и реагирует на них, даже не думая. Мой хозяин умер. Но способность у меня сохранилась.

Ему потребовалось время, чтобы понять, о чем она говорит. А поняв, он почувствовал, что хочет оказаться от нее как можно дальше.

— Ты умеешь читать чужие мысли?

Она быстро потрясла головой:

— Нет, все совсем не так определенно. Я чувствую страхи, желания. Или если человеку что-то очень надо. Но ты — другой.

— Почему другой?

— Тебя трудно разглядеть. — Она пристально вглядывалась в его лицо, и он с трудом подавил желание отступить назад, спрятаться. — У тебя лицо как будто освещено изнутри, но в тени снаружи. И то же у тебя в голове. Будто в тебе что-то все время борется и хочет освободиться. И это бросает тень на все остальное.

О таком мы не договаривались, мелькнуло у него в голове. Только теперь Джинн понял, откуда у нее это жутковатое выражение, словно она прислушивается к чему-то неслышному другим, но от этого понимания беспокойство его только усилилось.

— Я просто хотела, чтобы ты знал, — снова заговорила она. — И если теперь ты откажешься от своего предложения, я все пойму и не обижусь.

Он задумался. Всего одна ночь в неделю. А если ему будет с ней чересчур неуютно, они всегда смогут расстаться.

— Нет, предложение в силе, — твердо сказал он. — Одна ночь. Ровно через неделю.

Она улыбнулась.

Выйдя из аквариума, они направились к ее дому. На улицах было непривычно тихо, а мрак рассеивал только свет из редких освещенных окон. По дороге Джинн поймал себя на том, что проверяет собственные мысли. Пожалуй, ему нечего стыдиться; он не нашел никаких желаний, которые ему хотелось бы скрыть. А страхи? Страх неволи, скуки, опасение выдать себя. Обо всем этом она знала не хуже его.

«Возможно, — подумал он, — все получится не так уж ужасно». Они будут гулять, будут разговаривать. По крайней мере, что-то новенькое.

По ее просьбе они расстались, не доходя до ее дома, подальше от соседских глаз.

— Ты хотя бы поверила, что я не желаю тебе зла? — спросил он, перед тем как проститься.

— Почти, — улыбнулась она.

— И то хорошо.

Он повернулся, чтобы уйти, но она тронула его за рукав:

— Постой. Пожалуйста, не забудь о своем обещании. Обо мне никто ничего не должен знать. Никто, кроме тебя.

— Я умею держать слово. Надеюсь, и ты сдержишь свое.

— Конечно, — кивнула она.

— Тогда увидимся через неделю.

— До свидания.

Не тратя время на долгое прощание, она повернулась и скрылась за углом.

Он шел домой, раздумывая над тем, как изменится теперь его жизнь. Было еще рано, не больше четырех часов. Он решил, что поработает немного над незаконченной фигуркой ибиса. До сих пор ему никак не удавалось найти правильные пропорции: клюв получался неестественно длинным, а ноги чересчур толстыми.

Он поднялся только на первую ступеньку крыльца, когда между ним и дверью вдруг выросла какая-то фигура. Это был худой, изможденный старик, закутанный в какое-то тряпье и остатки грязного пальто. Вокруг головы у него был обмотан дырявый шарф. Судя по позе и сердитому взгляду, старик ждал его здесь уже давно.

— Что ты такое?! — хрипло потребовал он.

— Простите? — нахмурился Джинн.

— Я могу на тебя смотреть, — заявил старик. — У тебя на лице нет печати смерти. — Его голос истерически срывался, а глаза были так широко раскрыты, что сверкали белки. — Я тебя вижу! Ты сделан из пламени! Скажи мне, что ты такое! — выкрикивал старик, схватив его за пальто.

Джинн оцепенел от ужаса. Двое мальчишек, вставших чуть свет и привлеченных шумом, с любопытством выглянули из дверей. Старик вскрикнул и отвернулся от них, выпустив при этом Джинна. По его тощей шее пробежала судорога, и, прикрывая глаза рукой, он кинулся вниз по ступеням и прочь по улице.

— Вы в порядке, мистер? — справился один из мальчишек.

— Да, конечно, — кивнул Джинн и солгал. Он испугался до такой степени, что едва не столкнул старика с крыльца.

— Это Мороженщик Салех, — объяснил другой мальчик. — У него с головой совсем худо.

— Понятно. Он сумасшедший. И почему ему разрешают свободно ходить по улицам?

— Ну, он же не нарушает никаких законов. И он делает самое лучшее мороженое в нашем районе. Просто он никому не может смотреть в лицо. Ему становится дурно.

— Интересно, — пожал плечами Джинн. — Спасибо.

Он нашел в кармане пару монет, вручил мальчишкам, и, довольные, они убежали.

Джинн был серьезно встревожен. Если этот человек, кем бы он ни был, все про него понял, наверное, следует позаботиться о своей безопасности? Рассказывать об этом Арбели бесполезно: тот сразу же запаникует и потребует, чтобы Джинн сидел в запертой комнате, задернув шторы на окне. И потом, думал он, понемногу успокаиваясь, этого старика ведь считают сумасшедшим и выглядит он соответственно, поэтому, что бы он ни болтал, никто ему не поверит. Достаточно просто понаблюдать за ним.

Арбели этим утром был в прекрасном настроении: он получил заказ на большую партию суповых кастрюль.

— Доброе утро! — весело приветствовал он Джинна. — Как прошла ночь? Глиняных женщин больше не встречал?

Джинн подумал, не рассказать ли ему о Големе, раз тот все равно уже знает, но отказался от этой мысли. Ему нравилось иметь свой секрет, над которым жестянщик не мог упражняться в остроумии.

— Нет, — покачал он головой, — не встретил никого интересного.

Он повязал фартук, разложил свои инструменты, и Арбели так ничего и не узнал.

После трех дней, проведенных в больнице на острове Суинберн, в болезни Майкла Леви случился перелом, после которого он пошел на поправку. Еще две недели он оставался в палате, питаясь бульонами и протертыми овощами и гуляя в сопровождении сестер по продуваемым насквозь коридорам. Врачи объяснили ему, что болезнь была следствием плохого питания и малокровия. «Вам надо жениться, — советовали они. — Пусть хорошая жена вас немного откормит».

Он ел, спал и выздоравливал. От правления приютного дома пришло письмо с пожеланием скорейшего выздоровления, из чего Майкл сделал вывод, что в его отсутствие дела в общежитии идут совсем плохо. Как-то ночью сестры застали его за тем, что он расхаживал по палате и уговаривал остальных пациентов не отчаиваться и еще раз попытаться пройти медицинскую комиссию на острове Эллис. Они тут же загнали его обратно в кровать и пообещали снова привязывать, если такое повторится.