Хелен Уэкер - Голем и джинн

— Это правда, — улыбнулся он. — Может, меня еще ждет большой сюрприз. И тогда ты сможешь говорить мне: «Я ведь тебя предупреждала».

— Это будет слабым утешением.

— Ты всегда такая серьезная?

— Да. А ты всегда такой легкомысленный?

— Тебе обязательно надо познакомиться с Арбели, — усмехнулся Джинн. — Вы двое быстро бы спелись.

Теперь улыбнулась она:

— Ты часто его поминаешь. Вы с ним очень близки?

Она ожидала, что Джинн начнет расхваливать своего друга, но тот сказал только:

— Он желает мне добра. И конечно, очень помог.

— И тем не менее?

— Я знаю, что недостаточно благодарен, — вздохнул Джинн. — Он добрый и щедрый человек, но я не привык полагаться на кого-то еще. Я сразу начинаю чувствовать себя слабым.

— Разве полагаться на других — это слабость?

— А разве нет? Если Арбели вдруг умрет завтра, мне придется искать себе другое занятие. Я никак не могу повлиять на это событие, но сам завишу от него. Это что, не слабость?

— Да, наверное. Но если так рассуждать, то все вокруг слабые. Просто так устроена жизнь, и с этим надо смириться.

— Но когда-то я был выше этого! — с неожиданной яростью воскликнул он. — Когда-то я ни от кого не зависел! Ходил куда хотел и делал что хотел! Мне не нужны были ни деньги, ни работа, ни соседи. Не было этих бесконечных «доброе утро» и «как дела», хочется тебе их говорить или нет!

— И тебе никогда не бывало одиноко?

— Бывало иногда. Но тогда я находил своих сородичей и какое-то время проводил в их компании. А потом мы снова расставались, когда этого хотели.

Она попыталась представить себе такую жизнь: без постоянного занятия и соседей, без пекарни, без Радзинов и Анны. Без знакомых лиц и привычного порядка дня. Это напугало ее.

— Наверное, големы не годятся для такой независимой жизни.

— Ты просто никогда не пробовала.

Она покачала головой:

— Ты меня не понимаешь. Каждый голем создан для того, чтобы служить хозяину. Когда я ожила, я уже подчинялась своему. Его воле. Я слышала каждую его мысль и слушалась без колебаний.

— Это ужасно.

— Наверное, для тебя. А для меня это был единственный возможный путь. Когда он умер и наша связь оборвалась, у меня в жизни не осталось цели. Теперь я подчиняюсь каждому, хоть и совсем немного. Мне приходится с этим бороться: я ведь не могу выполнять все чужие желания. Но иногда у себя в пекарне я вдруг протягиваю кому-нибудь буханку хлеба, потому что знаю: человек этого хочет. На мгновение он становится моим хозяином. И в это мгновение я всем довольна и мне хорошо. Если бы я была такой свободной, как ты говоришь, у меня в жизни вообще не осталось бы смысла.

— И ты была счастлива, когда тобой кто-то управлял? — недоверчиво спросил он.

— Дело не в счастье. Просто это было правильно.

— Хорошо, тогда ответь на мой вопрос. Если каким-нибудь чудом или колдовством ты могла бы вернуть своего хозяина, ты бы этого хотела?

Вопрос был очевидным, но она никогда не задавала его себе, и у нее не было готового ответа. Она едва знала Ротфельда и не успела понять, что он за человек. Но предположить-то она могла? Каким может быть человек, который захочет взять себе в жены голема и закажет его, как разносчик заказывает новую тележку?

Но какое счастье было бы вновь обрести прежнюю уверенность! Память о той манила и ласкала. И у нее не было бы чувства, что ее используют. Один выбор, одно решение, и потом — ничего.

— Не знаю, — сказала она наконец. — Может, и хотела бы. Хотя, наверное, это было бы почти как смерть. Но может, это и к лучшему. Я делаю так много ошибок, когда все решаю сама.

Джинн ответил на это каким-то звуком, отдаленно напоминающим смех. Его губы сжались в прямую линию; запрокинув голову, он смотрел на верхушки деревьев, как будто ему невыносимо было смотреть на нее.

— Тебе не понравилось то, что я сказала?

— Не делай этого! — рявкнул он. — Не заглядывай в меня!

— Даже не собиралась, — возразила она.

Внутри у нее шевельнулась непривычная обида. Она ответила ему честно, но эта честность, похоже, оттолкнула его. Что ж, пусть будет так. Раз он не хочет видеть ее, она доберется домой и сама. Она не ребенок, что бы он там ни думал.

Она уже прикидывала, как вернется обратно на Бродвей, когда он снова заговорил:

— Помнишь, что я рассказывал тебе раньше? Как я попал в плен, но ничего об этом не помню?

— Да, конечно помню.

— Я понятия не имею, как долго служил этому человеку. Был его рабом. Я не знаю, какие вещи он заставлял меня делать. Может, ужасные. Возможно, я убивал для него. Возможно, убивал своих сородичей. — Его голос странно и неприятно вибрировал. — Но хуже всего было бы, если я делал это с радостью. Если бы он лишил меня моей собственной воли. Будь у меня выбор, я бы, скорое, потушил себя в океане.

— Но если все эти страшные вещи правда происходили, это ведь вина колдуна, а не твоя?

Опять этот звук, мало похожий на смех.

— Скажи, в твоей пекарне вместе с тобой работают другие люди?

— Конечно. Мо и Тея Радзины и Анна Блумберг.

— Представь себе, что твой драгоценный хозяин возвращается и снова подчиняет тебя свой воле, как ты мечтаешь. Потому что без этого ты делаешь много ошибок. И он говорит тебе: «Мой славный голем, пожалуйста, убей всех этих людей из пекарни: Радзинов и Анну Блумберг. Порви их на кусочки».

— Но почему…

— Да не важно почему! Может, они его обидели или угрожали или просто ему так захотелось. Только представь себе такое, а потом скажи мне, сильно ли утешит тебя то, что это не твоя вина?

Такая возможность никогда раньше не приходила ей в голову. И сейчас она невольно представляла себе, как бы это было: вот она хватает Мо Радзина за запястье и тянет, пока не вырывает руку. Силы у нее хватит. Она может это сделать. И пока делает, будет чувствовать спокойствие и уверенность.

«Нет!» — хотелось крикнуть ей, но разбуженное воображение уже не желало останавливаться. Что, если бы Ротфельд благополучно доплыл с ней до Америки и однажды на улице они бы случайно встретили равви? Возможно, равви повздорил бы с Ротфельдом — и вот она уже видела, как тащит старика в темный переулок и там душит его.

Ей хотелось кричать. Ладонями она со всей силы надавила на глаза, чтобы прогнать страшную картину.

— Теперь поняла? — спросил Джинн.

— Отстань от меня!!!

Ее крик разнесся по всей площади и эхом отразился от каменных фасадов. Испуганный Джинн отступил на шаг и вскинул руки, пытаясь то ли успокоить ее, то ли защититься.

Вокруг опять было тихо. Она сжала и с силой вытянула пальцы, чтобы прийти в чувство. Все эти страшные картины существовали только в ее воображении. Она не сделала ничего плохого ни Радзинам, ни Анне. И никогда не сделает. Ротфельд мертв; его тело лежит на дне океана. У нее никогда не будет другого хозяина.