Рэмси Кэмпбелл - Ужасы

В этот момент Эрнестина начала проявлять странные признаки; казалось, ее вечная профессиональная отрешенность на мгновение ей изменила: она уставилась на картину с нескрываемым отвращением.

— Господи, — прошептала она, — вы только взгляните на ее руки! Посмотрите, какие у нее когти!

Рэтч прочел в глазах своей помощницы неудержимый страх, и это зрелище наполнило его глубоким удовлетворением.

— Вот видишь? — гаркнул он. — Даже мою невозмутимую Эрнестину наш монстр не оставил равнодушной!

По лицу Барстоу пробежала внезапная судорога, когда он во второй раз услышал от Рэтча подобный отзыв.

— Но я не считаю ее монстром, — возразил он.

Рэтч не без удивления заметил, что руки художника сжались в маленькие кулачки, но затем удивление сменилось внезапным пониманием.

— Ну разумеется, не считаешь, — ответил он, неожиданно мягко обведя рукой по кругу, указывая на расставленные по стенам картины. — Точно так же, как не считаешь монстрами и остальных существ, представленных на этих полотнах. Это как в работах Гойи: они изображены сочувственно, даже с любовью. Именно в этом секрет их обаяния.

Затем, задумчиво помолчав, Рэтч вновь обернулся к картинам и стал расхаживать перед ними туда-сюда, мягко диктуя оправившейся уже Эрнестине инструкции и наблюдения. Барстоу стоял в сторонке, наблюдая за этим занятием, как вдруг заметил где-то сбоку от себя легкое движение. Он обернулся, и глаза его расширились, когда он увидел, что на оконных карнизах и старой железной пожарной лестнице собралась целая стая голубей.

Тихо и незаметно он подошел к окну. Некоторые птицы неуклюже снялись с места, завидев его, но большинство не обратило на Барстоу никакого внимания.

Разнообразие голубей, составлявших эту небольшую стаю, было куда богаче, чем можно наблюдать, скажем, на Манхэттене. И различались они не только расцветкой оперения, очень разнообразной и красочной — от игривых орнаментов из спиралей и звезд в стиле Матисса до туманных разводов а-ля Моне или четких геометрических шашечек черного, серого и пепельно-белесого оттенков, заставляющих вспомнить абстракции Мондриана, — сами их очертания были очень не похожи друг на друга.

К примеру, тот голубь, что клевал свои крошки по левую руку от Барстоу, был размером чуть ли не с кошку и на спине носил изрядных размеров горб; тот, что пасся с ним по соседству, был таким тощим и узким, что все его тело казалось лишь змееподобным продолжением шеи; ну а следующая птица по габаритам походила скорее на каплю воды, покрытую перьями и трепыхающуюся, наделенную к тому же крыльями и странно асимметричным клювом.

Барстоу бросил украдкой взгляд через плечо, чтобы убедиться, что Рэтч и Эрнестина заняты инвентаризацией картин и финансовыми расчетами, но, вновь обернувшись к окну, он с беспокойством обнаружил, что один из голубей покинул карниз и принялся неуклюже, но вполне непринужденно прогуливаться по грязному оконному стеклу, поскребывая по нему своими толстыми, как будто резиновыми лапками, а другой, вытягивая свое тело в длину и вновь сжимая его странными, как будто болезненными движениями, полз по перилам пожарной лестницы, причем по нижней их стороне, подобно гладкому блестящему червяку, только с глазами и клювом.

Барстоу с опаской бросил еще один взгляд на гостей, чтобы окончательно удостовериться, что они так и не заметили ничего необычного, а затем произвел несколько отчаянных, резких взмахов руками, которые, к облегчению художника, распугали всех голубей: птицы неуклюже расправили крылья, поднялись с карниза и пожарной лестницы и скрылись из виду.

Наконец, спустя целую вечность, после длительных обсуждений, Рэтч с Эрнестиной и шофером, которого вызвали снизу, погрузились в скрипучий лифт, прихватив с собой внушительную подборку картин и оставив Барстоу в полном изнеможении переживать свой триумф.

Художник подошел к табурету, стоявшему возле мольберта, и с тяжелым вздохом опустился на него. Он будет долго приходить в себя, прежде чем сможет пошевелиться.

Он услышал, как за спиной у него тихо отворилась дверь и деревянные половицы заскрипели все ближе и ближе под тяжелыми шагами Луизы. Когда она склонилась над ним, Барстоу с благодарностью втянул в себя пряный, немного затхлый аромат ее тела.

Он почувствовал, как ее огромные груди опустились ему на плечи, и с блаженством затрепетал, когда она проворковала нечто мало похожее на человеческие слова и погладила его макушку с такой нежностью, какой трудно ожидать от таких мощных, гигантских лап.

— Они понравились ему, — пробормотал Барстоу, откинувшись на ее широкий живот. — И теперь он будет покупать все мои работы — все, что я отныне напишу. Мы разбогатеем, Луиза, — ты и я. Миллионы людей будут восхищаться нашей живописью. Миллионы. И все они увидят, как ты прекрасна.

Она снова что-то проворковала, аккуратно втянула коготки и принялась массировать его узкие плечи.

«Янки-простаки» — заглавное произведение последнего сборника рассказов Глена Хиргиберга, недавно выпущенного издательством «Earthling Publications». Первый сборник «Два Сэма» («The Two Sams»), вышедший в «Carroll & Graf», получил премию Международной гильдии критиков жанра хоррор (International Horror Guild Award) и стал лучшей книгой 2003 года по мнению журналов «Publisher's Weekly» и «Locus».

Хиршберг является автором романов «Дети снеговика» («The Snowman's Children») и «Сестры Байкала» («Sisters of Baikal»). Вместе с Деннисом Этчисоном и Питером Эткинсом он организовал «Шоу тьмы на колесах» («The Rolling Darkness Revue») — бродячую театральную труппу, которая ежегодно в октябре гастролирует со спектаклями о привидениях по Западному побережью Америки.

Произведения Хиршберга регулярно появляются на страницах различных журналов и антологий, таких как «Ужасы» («The Mammoth Book of Best New Horror»), «Лучшее за год. Мистика. Фэнтези. Магический реализм» («The Year's Best Fantasy and Horror»), «Темные страхи. Выпуск 6» («Dark Terrors 6»), «Батут» («Trampoline»), «Знакомый с мертвецом» («Acquainted with the Dead»), «Тьма» («The Dark») и «Cemetery Dance». Глен Хиршберг с женой и детьми живет в Лос-Анджелесе.

Рассказ, представленный ниже, автор комментирует следующим образом: «Пару лет назад мы с братом возвращались из Рима со свадьбы одного из наших родственников. Брат по рассеянности залил бензин в бак, на крышке которого было написано „Дизель“. Вскоре машина заглохла, и мы, изнывая от жары, проторчали на дороге четыре часа, пока наконец нас не взяли на буксир и не протащили по окрестностям, наводненным павлинами (большинство из которых, но не все, были живыми).

Мы оставили арендованную машину на стоянке в соответствии с инструкциями, полученными от компании, но прежде, чем это сделать, мой брат на грязном стекле автомобиля небрежно написал эти самые заглавные слова. Ироничные и меткие строки, открывающие рассказ, тоже принадлежат ему, и задолго до того, как мы глубокой ночью наконец-то добрались до гостиницы и расположились в номере, я успел набросать черновик».