Владимир Анин - Манагуанда

— Вот так просто исчезают, и все?

— Ну, да.

— Знаешь, Воробьев, я думаю, ты просто переутомился.

— Но, товарищ капитан, а если…

— Если бы у бабушки был… — тут капитан вставил бранное словечко, — она была бы дедушкой.

Все, свободен.

— Есть!

Сергей шагнул к двери, но, передумав, остановился и спросил:

— Товарищ капитан, а вы не знаете, что такое "манагуанда"?

Капитан на мгновение замер, забыв даже выпустить дым изо рта, потом медленно повернул голову, посмотрел на Сергея и закашлялся.

— Ты еще здесь? Я же сказал, свободен! — прохрипел он, вытирая брызнувшие из глаз слезы.

В классе, где расселись взмокшие, грязные курсанты, было невыносимо душно. Занятия по изучению устава традиционно проводили сержанты. Объяснять там особенно нечего. Просто надо сидеть и зубрить устав, чтобы потом без запинки отвечать, сколько кубометров воздуха в спальном помещении требуется на одного человека и на сколько человек положен один унитаз (очко) в туалете и один кран (сосок) в умывальном помещении. На этом соске Сергей и отключился. Он мгновенно погрузился в удивительно красивый сон, где не было уставов и строевой подготовки, зато было множество цветов, над которыми порхали разноцветные бабочки.

А вокруг лежали… голые женщины…

— Воробьев! — раздалось словно гром среди ясного неба.

Сергей подскочил, сильно ударившись коленом о парту.

— На массу давишь? — Шикулин при своем маленьком росте обладал уникальной способностью создавать иллюзию, будто он нависает над собеседником.

— Никак нет, ничего не раздавил…

В углу, не удержавшись, прыснул Обухов.

— Обухов! — теперь Шикулин перенес свой гнев на него.

— Я!

— Тоже постоишь.

Оставшуюся часть занятия Обухов на пару с Сергеем провели стоя.

После обеда по расписанию было "время для самостоятельных занятий" — в этот раз надо было учить все тот же устав. Едва Сергей раскрыл потрепанный томик, как в класс ворвался красный, как помидор, Шикулин и коршуном налетел на него.

— Воробьев! — заорал он.

— Я!

— Ты почему не сказал, что должен быть сегодня в клубе?!

— Но мне никто не говорил…

— Молчать! Головной убор надеть! В клуб, бегом марш!

И Сергей поспешил покинуть класс.

Шикулин был вне себя от ярости. Из-за какого-то курсанта он, самый примерный сержант роты, получил нагоняй от замполита.

"И чем этот "дух" таким важным там занимается? — негодовал он. — Что он там делает?

Родину спасает?"

Шикулин пытался унять свой гнев, но он накатывался на него с новой силой. Кроме того, зародившееся где-то глубоко в подсознании любопытство только подстегивало его.

— Горохов! — рявкнул он.

— Я!

При этом Горохов так резко вскочил, что стул, прилипший к его вспотевшей заднице, подлетел вместе с ним и с грохотом вернулся на место. Легкий гул, пронесшийся по рядам, означал бурное веселье по этому поводу.

— Ко мне!

Спотыкаясь, Горохов кинулся к сержанту, на ходу произнося самое несуразное, однако положенное по уставу:

— Товарищ сержант, курсант Горохов по вашему приказанию прибыл!

Шикулин схватил его за плечо и выволок в коридор. Там, используя свои необыкновенные способности, он навис над Гороховым, который был на полголовы выше, и, горячо дыша ему в лицо, прошипел:

— Пойдешь за Воробьевым в клуб, узнаешь, чем он там занимается, и доложишь. Никому ни слова. Если кто спросит — ты в наряде, идешь в столовую обедать. Понял?

— Так точно, т-т-товарищ сержант.

— Повтори!

— Идти в столовую обедать, а если спросят, куда, тогда…

— Болван!!! Идти в клуб!

— Так точно, идти в клуб.

— Кругом! Шагом марш!

Сержант отшвырнул беднягу с такой силой, что тот еле устоял на ногах. Тощий и неуклюжий, Горохов хоть и был выше Шикулина, но комплекцией проигрывал значительно. Развернувшись, он засеменил к выходу, громко шурша и хлопая своими огромными не по размеру штанами.

Выйдя из казармы, Горохов взглянул на часы и, сочтя, что времени у него предостаточно, решил воспользоваться ситуацией и заглянуть в "чипок", о котором так много слышал, но сам там никогда не бывал.

"Чипок" был не что иное, как кафе. У входа красовалась незамысловатая вывеска с надписью "Солдатская чайная". Почему это заведение называлось "чипок", никто не знал, просто все его так называли.

Внутри было прохладно, в углу бормотал телевизор. Посетителей не было. Горохов подошел к прилавку и, глотая слюнки, стал разглядывать содержимое витрины. Честно говоря, ассортимент был более чем скудный: коржик, колечко с орехами, развесная сгущенка, сметана и кофе. Но даже от этого дух захватывало.

Тихонько скрипнула внутренняя дверь, и из подсобного помещения вышла буфетчица, сухая безликая женщина неопределенного возраста. Облокотившись о прилавок, она вопросительно посмотрела на Горохова.

— Я… мне…вот такое колечко и кофе… — залепетал тот. — Нет, сгущенку… Нет, кофе… или…

— Так чего тебе?

— Коржик и сметану, — собравшись с духом, выпалил Горохов и полез в карман за деньгами.

Буфетчица брякнула на прилавок стакан со сметаной и коржик, взяла деньги, бросила их в лежавшую тут же коробку из-под обуви, служившую кассой, и скрылась в подсобном помещении.

Дрожа от нетерпения, Горохов схватил это внезапно свалившееся на него счастье и сел за столик, стоявший около телевизора. Он не мог поверить в свою удачу. Ведь приходить сюда можно было только в особых случаях и по особому разрешению. Еще одна возможность попасть в "чипок" — на какое-то время остаться без присмотра сержантов, что случалось крайне редко.

Грех было этим не воспользоваться. Горохов смотрел телевизор, жевал вполне свежий коржик, заедал его густой сметаной и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

Однако засиживаться в "чипке" было небезопасно — в любую минуту мог зайти какой-нибудь сержант или офицер. И если начнется разбирательство, ему, Горохову, не поздоровится. Он медленно дожевал остатки коржика, чтобы как можно дольше сохранить в памяти его вкус, еще раз посмотрел на витрину, вздохнул и вышел на улицу.

Дойдя до клуба, Горохов остановился в нерешительности, пытаясь сообразить, в какой части здания ему искать Воробьева. Немного поколебавшись, он пошел в актовый зал, потому что это было единственное место в клубе, где ему доводилось бывать — по выходным там показывали кино. По крайней мере, он знал, как в него войти и как из него выйти.

В актовом зале никого не оказалось, и Горохов вышел обратно на улицу. Обойдя вокруг клуба, он вошел в стеклянную дверь и очутился в просторном фойе. Крадучись, стал передвигаться от двери к двери, прикладывая ухо и внимательно вслушиваясь в тишину. За одной из них он услышал тихое мурлыкание — кто-то вполголоса напевал песенку. Горохов прильнул к двери, и в этот момент кто-то, находившийся по ту сторону, со всей мочи рявкнул: