Лорел Гамильтон - Цирк проклятых. Кафе лунатиков

— Пистолет… Ты можешь его снять? — спросил он, уткнувшись лицом мне в волосы.

Я кивнула, выскальзывая из плечевого ремня кобуры. Чтобы снять все остальное, надо было снять ремень юбки. А руки не хотели действовать.

Ричард взял мои руки в свои и бережно положил их по обе стороны от пряжки, расстегнул ее и начал потихоньку вытягивать ремень из петель — по одной. Я кожей ощущала каждое такое движение. Пока он вытаскивал ремень, я держала в руке кобуру с пистолетом. Ремень он бросил на пол, а я аккуратно свернула ремни кобуры и положила ее на стол позади.

Потом повернулась снова к Ричарду. Его лицо было пугающе близко к моему, и губы полные и мягкие. Я лизнула их края, поцелуй оказался быстрым, беспорядочным. Я хотела пройти ртом вниз от его губ. По груди. Так далеко мы еще не заходили — даже близко не подходили.

Он вытащил у меня блузку из юбки, проводя руками по голой спине. От ощущения его кожи в тех местах, которых он не касался никогда, я вздрагивала.

— Нам надо остановиться, — шепнула я, уткнувшись в его шею. Может быть, поэтому фраза прозвучала не до конца убедительно.

— Что?

— Остановиться. — Я чуть оттолкнулась от него, чтобы заглянуть в лицо. Чтобы можно было дышать. Руки у меня все еще играли с его волосами, касались плеч. Я опустила их. Заставила себя перестать. Он был такой теплый! Подняв руки к лицу, я ощутила запах его кожи. Я не хотела останавливаться. Судя по выражению его лица и ощущению тела, он тоже. — Мы должны остановиться.

— Зачем? — Это был почти шепот.

— Потому что если не остановимся сейчас, то вообще не остановимся.

— Разве это будет так уж плохо?

Глядя в эти прекрасные глаза в дюйме от моих, я чуть не сказала «нет».

— Наверное, да.

— Почему?

— Потому что одной ночи всегда мало. Это нужно либо регулярно, либо совсем без этого обходись.

— Ты это можешь иметь каждую ночь, — сказал он.

— Это предложение? — спросила я.

Он моргнул, пытаясь собраться с мыслями. Подумать. Я смотрела на его усилия, и сама боролась с собой. Только сидя у него на коленях, думать было трудно, и я встала. Его руки остались у меня под блузкой, на голой спине.

— В чем дело, Анита?

Я стояла, глядя на него, держа руки у него на плечах для равновесия, слишком близко к нему, чтобы ясно соображать. Я шагнула назад, и он отпустил меня. Опершись руками о кухонный стол, я пыталась придумать что-то осмысленное. Мне надо было пару лет боли вложить в несколько слов.

— Я всегда была хорошей девочкой. Ни с кем не спала. В колледже я встретила одного человека. Мы были помолвлены, ходили на свидания, занимались любовью. Он меня бросил.

— Он все это проделал, только чтобы залучить тебя в кровать?

Я покачала головой и повернулась к Ричарду. Он так и сидел с незаправленной рубашкой, и вид у него был великолепный.

— Его семья меня не одобрила.

— Почему?

— Его матери не понравилось, что у меня мать мексиканка. — Я прислонилась к шкафу, охватив себя руками за плечи. — Он не настолько меня любил, чтобы пойти против своей семьи. Мне его очень по-всякому недоставало, но мое тело тоже тосковало без него. Я себе обещала, что это больше не повторится.

— Значит, ты ждешь свадьбы, — сказал он.

Я кивнула:

— Я ужасно хочу тебя, Ричард, но не могу. Я себе дала слово, что больше никогда не подставлю себя под такой удар.

Он поднялся, подошел и встал передо мной. Очень близко, но не касаясь и не пытаясь коснуться.

— Тогда выходи за меня.

Я подняла глаза:

— Ага, прямо сейчас.

— Я серьезно. — Он ласково опустил руки мне на плечи. — Я хотел попросить раньше, но боялся. Ты тогда не видела, что могут сделать ликантропы, во что превратиться. Я знал, что надо будет тебе это увидеть до того, как я сделаю предложение, но я боялся и не хотел, чтобы ты увидела.

— Я все еще не видела, как ты меняешься, — сказала я.

— А тебе это нужно?

— Когда мы стоим вот так, как сейчас, я бы сказала «нет», но если подходить реалистично, если мы всерьез — то да, наверное.

— Сейчас?

Я поглядела на него в сгустившейся темноте и обняла. Припала к нему, потрясла головой, скользя щекой по обнаженной груди.

— Нет, не сейчас.

Он поцеловал меня в макушку.

— Так это значит — «да»?

Я поглядела ему в глаза:

— Мне следовало бы сказать «нет».

— Почему?

— Потому что жизнь слишком сложна для этого, Ричард.

— Жизнь всегда сложна, Анита. Скажи «да».

— Да, — сказала я и тут же захотела вернуть это слово. Я его сильно хочу. Может быть, я даже люблю его больше, чем сама думаю. Я что, подозреваю его в съедении Красной Шапочки? Черт побери, он даже не может заставить себя убить Страшного Серого Волка! Из нас двоих скорее я могу кого-нибудь зарезать.

Он поцеловал меня, крепко обняв. Я чуть отодвинулась, чтобы можно было дышать, и сказала:

— Сегодня — никакого секса. Правило остается в силе.

Он наклонился и сказал, почти касаясь губами моих губ:

— Знаю.

На первый свой подъем зомби я опоздала. Как странно, не правда ли? Из-за этого я опоздала и на два других. Когда я добралась до номера Эдуарда, было уже 2.03.

Я постучала, он открыл дверь и отступил в сторону.

— Опаздываешь.

— Ага, — ответила я.

Комната была приятная, но стандартная. Полутораспальная кровать, ночной столик, две лампы, письменный стол у дальней стены. Окна почти от стены до стены закрыты шторами. Свет в ванной включен, дверь открыта. Шкаф полуоткрыт, показывая, что Эдуард повесил туда свои вещи. Значит, он здесь на какое-то время останется.

Телевизор работает, звук выключен. Это меня удивило — Эдуард телевизор не смотрит. На телевизоре стоял видеомагнитофон. Это уже отклонение от стандартной гостиничной меблировки.

— Заказать чего-нибудь в номер перед началом?

— Кола — это будет отлично.

Он улыбнулся:

— Ну ты и размахнулась!

Он подошел к телефону и заказал бифштекс, слегка прожаренный, и бутылку бургундского.

Сняв пальто, я положила его на стул возле стола.

— Я ведь не пью.

— Я знаю. Хочешь освежиться, пока ждем еду?

Подняв глаза, я увидела промельк своего отражения в зеркале ванной. Куриная кровь присохла к лицу кирпичной коркой.

— Намек поняла.

Я закрыла дверь ванной и оглядела себя в зеркале. Свет был резким, белым, как, очевидно, полагается в ванных комнатах гостиничных номеров. Настолько нелицеприятный свет, что даже мисс Америка в нем бы себе не понравилась.

Кровь выступала на моей бледной коже, как следы красноватых мелков. Я была одета в трикотажную рубашку с изображением Максины из рекламного ролика. Она пила кофе, держа в руке палочку печенья, и говорила: «Такая же кайфовая штучка, как я сама». Берт нас всех просил надевать на работу что-нибудь этакое рождественское еще за месяц до праздника. Может быть, моя рубашка была не совсем такая, как он имел в виду, но — ладно — она была еще ничего по сравнению с другими, что лежат у меня дома. На белой ткани краснели пятна крови. Отлично смотрится.