Лорел Гамильтон - Обсидиановая бабочка

Уже стянув рубашку до локтей, я сообразила, что нельзя просто отодрать от груди присоски кардиомонитора. Это слишком взбудоражит больничный персонал.

Подумав, я нажала кнопку вызова сестры. Надо, чтобы меня отцепили от всех этих капельниц и машин.

Сестра появилась почти сразу же – то ли в этой больнице штат сестер больше, чем в среднем по стране, то ли я настолько серьезно ранена, что мне уделяется особое внимание. Я надеялась, что дело в избытке сестер.

Сестра была пониже меня, очень миниатюрная, с короткими непослушными светлыми кудряшками. Профессиональная улыбка ее тут же увяла, когда она увидела, что я сижу и стягиваю с себя больничную рубаху.

– Что вы делаете, миз Блейк?

– Одеваюсь, – ответила я.

– Ни в коем случае. Вам нельзя.

– Послушайте, мне бы хотелось, чтобы все эти трубки и провода от меня отцепили профессионально. Но они будут отцеплены в любом случае, потому что я выписываюсь.

– Я позову доктора Каннингэма! – Она повернулась и вышла.

– И поскорее, – сказала я пустой палате.

Вцепившись мертвой хваткой в провода, ведущие к присоскам монитора, я дернула. Такое было чувство, будто вместе с ними я отодрала квадратный фут кожи – резкая, скребущая боль. Высокий визг машины сообщил, что мое сердце уже не делает тик-так на другом ее конце. Чем-то он неприятно напомнил вой пожарной тревоги, хотя был далеко не такой противный.

От присосок на коже остались большие круглые следы, хотя совсем не такие большие, как казалось по ощущениям. Сквозь общую боль сильно выделялась резь в рубцах.

Я еще раскручивала пластырь, которым рука под капельницей была привязана к доске, когда вошел доктор Каннингэм и выключил вопящий кардиомонитор.

– И что это вы вздумали? – спросил он.

– Одеться.

– Черта с два.

Я глянула на его рассерженную физиономию, но не взъелась на него – сил не хватило. Слишком я устала, слишком истощилась, чтобы тратить энергию на что-либо еще, когда надо было встать и вылезти из этой кровати.

– Мне пора уходить, доктор. – Я все пыталась поддеть пластырь, но безуспешно. – Где мое оружие?

– И куда это вам так срочно надо, что вы решили вылезти из этой койки? – спросил он, будто не слышал моего вопроса.

– Вернуться к работе.

– Миз Блейк, полиция может пару дней и без вас справиться.

– Со мной согласны говорить те, кто не станет говорить с полицией.

Мне удалось подцепить край пластыря.

– С ними могут поговорить ваши друзья, те, что в холле.

Доктор Каннингэм вырос в моих глазах. Он понимал, что именно с Эдуардом и его компанией соблаговолят поговорить те, кто избегает контакта с полицией.

– Это конкретное лицо не станет говорить ни с кем, кроме меня. – Я перестала воевать с пластырем. – Вы мне не поможете это снять?

Он набрал воздуху в грудь – я думала, чтобы спорить, но он сказал:

– Я выпишу вас, но если вы сначала позволите мне кое-что вам показать.

Поглядела я, наверное, подозрительно, но кивнула.

– Сейчас вернусь, – сказал он и вышел. Что-то все сегодня как-то одинаково поступают.

Его не было достаточно долго, чтобы Эдуард успел заглянуть проверить, за чем задержка. Я подняла руку, привязанную пластырем, и Эдуард вытащил пружинный нож. Лезвие прорезало пластырь как бумагу – Эдуард всегда держал инструменты в исправности.

Но еще оставалось размотать пластырь и иглу вытащить из вены – не будем забывать.

– Если хочешь быстрее, дай я это сделаю, – предложил Эдуард.

Я кивнула, и он сорвал ленту вместе с иглой.

– Ой!

– Слабачка, – улыбнулся он.

– Садист.

Вошел доктор Каннингэм с большим ручным зеркальцем в руках. Он не слишком дружелюбно покосился на Эдуарда и на мою освобожденную руку.

– Вы не согласитесь отодвинуться на шаг, мистер Форрестер?

– Вы здесь врач, – ответил Эдуард, отходя к изножью кровати.

– Очень мило с вашей стороны об этом вспомнить, – отозвался Каннингэм и поднес зеркало к моему лицу.

У меня был перепуганный вид, глаза такие темные, что казались черными. Бледность у меня от природы, но сейчас она была смертельной, будто у эластичной слоновой кости. То ли от бледности, то ли от синяков глаза казались чересчур черными.

Лицо у меня болело, и я знала почему. Шутка ли: влепиться мордой в стенку – такое бесследно не проходит.

Синяк расползся по краю щеки, под глазом и до самого уха. Кожа радужно переливалась лилово-черным от красной середины до бордовых краев. Глубокий кровоподтек, который в первый день бывает даже не очень заметен, но потом претерпевает все изменения цветовой гаммы. На моем лице еще предстояло появиться всем оттенкам зеленого, коричневого и желтого. Не будь у меня вампирских меток, то была бы сломана челюсть, а то и шея.

Бывают минуты, когда я почти все готова отдать, чтобы избавиться от этих меток, но сейчас, разглядывая синяк и даже зная, что я исцелюсь куда быстрее нормального человека, я все же была счастлива, что осталась в живых.

Про себя я произнесла молитву: «Благодарю Тебя, Боже милостивый, что спас меня от смерти». А вслух сказала:

– Неприятный вид.

И отдала зеркало доктору.

Он нахмурился. Он явно ожидал другой реакции.

– У вас на спине больше сорока швов.

Глаза у меня полезли на лоб раньше, чем я успела сдержаться.

– Ух ты! Это даже для меня рекорд.

– Миз Блейк, это не шутка.

– В этом тоже есть что-то смешное, доктор.

– Если вы будете двигаться, швы разойдутся. Будете вести себя осторожнее, шрамы останутся не очень серьезные, но если начнете двигаться, у вас будут огромные рубцы.

– Что ж, я буду в большой компании, доктор, – вздохнула я.

Он медленно покачал головой, лицо его прорезали суровые складки.

– Что бы я сейчас ни сказал, все будет без толку?

– Да.

– Вы дура.

– Если я останусь тут выздоравливать, что я себе скажу, когда увижу очередные тела?

– Спасать мир – не ваша работа, миз Блейк.

– У меня амбиции скромнее. Я пытаюсь спасти только несколько жизней.

– И вы действительно верите, что вам одной под силу раскрыть это дело?

– Нет, но я знаю, что я единственная, с кем будет говорить… это лицо.

Я чуть не назвала Ники Бако, но доктор Каннингэм мог бы тут же позвонить в полицию и сообщить, куда я направляюсь. Вряд ли, конечно, но лучше перестраховаться, чем сожалеть.

– Я вам сказал, что выпишу вас, если вы посмотрите на свои ранения. Я держу слово.

– Я это ценю, доктор Каннингэм. Спасибо.

– Не благодарите, миз Блейк. Не надо. – Он направился к двери, обойдя чуть дальше, чем надо, Эдуарда и импровизированный алтарь, будто ему было неуютно от них обоих. У двери он повернулся: – Я пришлю сестру помочь вам одеться, вам понадобится ее помощь.

И он быстро вышел, так что я не успела снова поблагодарить его. Может, так оно и лучше.