Виталий Абоян - Мёртвая жизнь [litres]

Захар метался, не зная, что предпринять. Он уже не чувствовал ледяного холода «черепной коробки», ему было жарко. Утепленная подкладка комбинезона пропиталась потом.

– Я так и думал, что вы здесь, – послышался голос Клюгштайна, а через секунду в технологический коридор величаво вплыл и сам биолог. На нем был такой же, как у Захара, комбинезон. – Грац рвет и мечет. Зачем вы отключили «Зодиак»?

– М-мысли были, – заикаясь, ответил Захар, вытирая рукавом со лба пот. Он никак не мог прийти в себя. Как же биолог его напугал!

– Здесь надо убрать, – сказал кибертехник, спустившись к вынутым блокам памяти.

– Бросьте, – посоветовал Клюгштайн. – Пойдемте, лучше я вам кое-что покажу. А здесь потом приберетесь. Автоматические системы работают, а лететь мы все равно никуда не собираемся.

– Хорошо.

Захар выключил свой планшет и убрал его в карман. Оттолкнулся от прочно фиксированного к переборке стеллажа со спинтронными блоками и легко выплыл вслед за Фрицем в колодец.

В каскадах «садов Семирамиды» Клюгштайна кипела жизнь. Нет, динамики там не прибавилось – разношерстные бактериальные колонии оставались неподвижны. Но их стало больше. Киберы не уставали перемещать склянки с полки на полку, капать в них какие-то растворы, выгребать лишнее и утилизировать в дезинфектанте отработавшие экземпляры.

Умные машины не покладая механических рук трудились на благо опытам Клюгштайна. Но то и дело они останавливались, будто задумывались на мгновение перед тем, как совершить очередное действие. Сказывалось отсутствие вышестоящего искина – не на кого им было сейчас положиться.

Биолаборатория производила впечатление – Вселенная жизни в миниатюре. Миллиарды и миллиарды микроорганизмов размножались, боролись за свое право на жизнь и пытались обмануть умного Клюгштайна, то и дело строящего им козни. Если бы они только знали, для чего живут здесь.

Хотя знают ли люди, для чего живут во Вселенной? Кем дозволено им бороздить пространство, изучать новые и новые миры. Многие философы бьются над этими вопросами, некоторые предлагают ответы. Только, сдается, они сами не верят в них. Ибо нет логического объяснения странному поведению явления под названием жизнь.

– Да снимите же вы, наконец, комбинезон, – сказал Фриц, бросая на пол свою спецодежду.

В утепленном антистатическом костюме жарко было безумно. Захар снял его и бросил на одеяние Клюгштайна. От кибертехника ощутимо попахивало, но биолога, судя по всему, запах не очень-то беспокоил.

– Помните, я показывал вам колонию бактерий? – спросил Фриц.

– Bacillus subtilis?

Биолог искоса взглянул на Захара, лукаво ухмыляясь.

– Вы становитесь заправским микробиологом, – сказал он.

И повел здоровой рукой в воздухе, но ничего не появилось. Никаких окон с картинками из жизни бактерий.

– Ах да, – посетовал Клюгштайн. – Совсем забыл, что виртуальность теперь не работает. Как непривычно!

Он подошел к столу, стоящему чуть поодаль. Порылся в разнообразном хламе, сваленном там, и, с грохотом достав из кучи явно тяжелую коробочку, направился с нею к «садам Семирамиды».

– Ну, ничего. Это решаемая проблема.

С этими словами он прикрепил коробочку к верхушке массивного агрегата, к которому киберы то и дело таскали склянки. Фриц вытащил из кармана растянутых и обвисших на коленях штанов личный планшет, включил его и, поманив Захара приглашающим жестом, повернул устройство к кибертехнику.

– Будем смотреть на экране, – сказал он.

Однако экран был черен и показывать что-либо осмысленное отказывался.

– Ой, – Клюгштайн махнул рукой, сетуя: – И как раньше люди без виртуальности обходились. Всё подключи, всем кнопки понажимай…

Не переставая ворчать, он полез в гущу мощных кибернетических рук, торчащих с трех сторон от «террас» со склянками. Наверное, задавал задачу роботам, «кнопки нажимал». Буквально спустя пару секунд экран компьютера посерел, потом покрылся шрамами мелких контрастных черточек и наконец явил изображения давешних «тонких палочек», по большей части уже пожравших друг друга. Среди прореженных статистической вероятностью и теперь нестройных рядов бактерий отчетливо контурировались мелкие, но на вид довольно плотные шарики.

– И что происходит во вселенной маленьких убийц и каннибалов? – спросил Захар, принимая шутливый тон биолога.

Клюгштайн внезапно посерьезнел и, потерев уцелевшей рукой лоб, будто у него внезапно заболела голова, изрек:

– Смотрю на них, и страшно делается. Страшно не то, что они убивают друг друга. Страшно – что им это нравится. Миллиарды лет эволюции ушли на поиск метода, как эффективней погубить сородича. А самые выдающиеся экземпляры умудряются даже заставить жертву радоваться приближению собственного конца.

Захар не нашелся, что ответить. Странная речь биолога просто ошарашила его.

– Да, я же вам тут одну занятную вещицу показать хотел.

Биолог снова стал весел и суетлив. Только Захара не отпускало ощущение, что перед ним не Клюгштайн. Или как раз Клюгштайн, только зачем-то нацепивший дурацкую шутовскую маску. Тоской и обреченностью веяло от него. На лице застыла немного кривая, вроде бы беззаботная улыбка. Но, казалось, расфокусируй зрение и, словно сквозь голоэкран, увидишь… Могильная тьма маячила там. И взгляд темный, словно фонарик, который не освещает, а, наоборот, пожирает свет, замазывая мир чернотой.

Захар тряхнул головой, прогоняя наваждение. Придумается же такое.

– Вы видите, – продолжал биолог, – они образуют споры?

– А они не должны этого делать? – неуверенно поинтересовался Захар.

– Должны, конечно. Это нормальное явление в случае недостатка питания – часть особей убивает себе подобных, а потом превращается в споры. В L-форму – что-то вроде анабиоза. В таком состоянии бактерии способны существовать столетиями в совершенно непригодных для жизни условиях.

Клюгштайн снова нырнул в основание «террас», и киберы установили в микроскоп следующую склянку. На картинке появились другие микроорганизмы, совершенно не похожие на тонкую палочку. Но и среди этих микробов отчетливо просматривались похожие образования – споры.

– Эти не жрут друг друга, – заметил Захар.

– Вот именно. У них вполне достаточно еды. И на условия им грех жаловаться. А споры образуют. И не только эти – во всех колониях отмечается активное спорообразование. Без всяких видимых причин.

Захар никак не мог понять, зачем Клюгштайн рассказывает это ему. И почему именно ему? Почему не Гертруде, не Грацу? Не Лившицу, наконец, – внеземелец, по идее, должен разбираться в бактериях лучше кибертехника.

– И о чем это говорит? – более того, раздражала необходимость постоянно поддерживать беседу. Будто биолог намеренно делал паузы, пытаясь разжечь интригу.