Виталий Абоян - Мёртвая жизнь [litres]

– Не знаю. Пока не понял. Но это не единственная странность. Есть еще одна. Мне кажется, она связана с этим… – он многозначительно поднял палец, указывая куда-то в направлении потолка. Там был шлюз в неподвижную часть корпуса корабля.

– С техническим отсеком «Зодиака»?

– Нет, – замотал головой Клюгштайн. – С Хозяином Тьмы.

Интересно, что такое обнаружил Фриц? Хотя он же сказал, что не знает. И все же, почему он рассказывает это именно ему, Захару? Или остальным он уже поведал об открытии?

«А ведь он меня специально искал», – подумал Захар. Ведь не просто же так Клюгштайн появился в «черепной коробке». Он откуда-то знал, что кибертехник будет именно там. Только – откуда? Захар никого не оповещал, действия свои не согласовывал. Может, зря не согласовывал. Грац, по заверениям того же Клюгштайна, уже поминает его недобрым словом.

Захар пытался найти там доказательства вмешательства в работу корабля чужих. И нашел их. И именно в этот момент появился Клюгштайн. Он позвал, и с его легкой руки Захар оставил мозг «Зодиака» в разобранном виде. И чужой…

В животе неприятно заныло – страх умело запускал непроизвольные механизмы вегетативной нервной системы. Чужого видели Герти и тот свихнувшийся кибер. Совершенно непонятно, как инопланетянин попал на корабль землян, но еще большей загадкой оставался факт его отбытия с «Зодиака». За прошедшее время никто из людей не впадал в беспамятство, даже немного повредившийся рассудком Лившиц почти пришел в норму. Все люки оставались закрытыми, целостность обшивки не нарушена.

Логическая цепочка быстро разворачивалась, предоставляя воображению Захара все новые и новые факты. Или – домыслы. Разобранный и отключенный мозг «Зодиака» – это все на руку пришельцам, если допустить, что они до сих пор скрываются где-то внутри корабля. Понятно, они способны отключить и перенастроить искин сами, возможно, лучше его хозяев. Но это будет заметно. А так – люди сами отключили искин, сами в нем копались, и пенять не на кого.

Так-так… А отвлек Захара Клюгштайн.

– Я наблюдал за ними, – продолжал рассказывать Фриц. – И время от времени в колониях происходят странные изменения. Они внезапны – будто кто-то включает какую-то неизвестную нам программу. Всего на пару секунд. Но что-то глобально меняется в целях этих малышек.

Тогда понятно, почему Фриц позвал именно его. Не имеет значения, что рассказывать, главное – не дать ему вернуться обратно в «черепную коробку» некоторое время. Может, спросить его прямо?

– У них есть цели? – вопрос не прямой. Собственно, Захар и сам не понял, почему спросил это. Он что же, имел в виду цели пришельцев?

– Не знаю, – упавшим голосом проговорил Клюгштайн и замолчал.

Захар с интересом изучал биолога. Тот совершенно не замечал пристального взгляда кибертехника, смотря, казалось, внутрь себя.

Они, черт возьми, манипулируют нами. Все эти взгляды, страхи Герти. А у Клюгштайна что? Не иначе – голоса в голове. Сообщают ему, что нужно делать в следующий момент. Что они обещают ему за четкое выполнение распоряжений? Райские кущи? Вечную жизнь?

– Какие у них могут быть цели?! – воздев руки кверху, провозгласил Клюгштайн. Воздевал он их, руки, по всей видимости, к небу. Но за неимением такового, смотрелось это комично. – Чем они могут их ставить, где эти цели могут рождаться?!

– А где цели рождаются у нас? – спросил Захар.

Клюгштайн посмотрел на кибертехника, словно тот сказал что-то ужасно крамольное. Широко открытыми, немигающими глазами.

Захар, глядя на биолога, в этот момент подумал, что Фриц сильно сдал. После случая в тоннеле. Куда-то улетучились его веселость и беззаботность, о которых ходили легенды в научной среде. Вселенская доброта и участливость остались, но и они приобрели странный оттенок жалости и обреченности. Ему было жалко всех априори, словно остальные чувства не имели смысла.

А давно ли он сам смотрел на себя в зеркало? Что-то странное происходило здесь с людьми, будто черный космос стремительно высасывал из них силы. Лишал жизни, не делая их мертвыми. Что-то странное и страшное творилось здесь. Или космос ни при чем? Может, виной всему слишком разгулявшееся человеческое воображение? То, что порождает цели и дает стимул для их выполнения.

– Откуда мне знать, – устало махнув рукой, сказал Клюгштайн. – Вам, Захар, видней: с мотиваторами обычно кибертехники управляются. Мы знаем, как нейроны хранят информацию, но не знаем, что они с нею делают. Не вам мне рассказывать – ни один из так называемых искинов не дотянулся до состояния разумности. Всего лишь компьютер, умеющий разговаривать.

Что же им надо от землян? Инопланетянам с Хозяина Тьмы. А ведь Захар уже почти уверился, что инопланетный корабль мертв.

– К чему я все это говорил? – Фриц потерял нить разговора. Он всегда был рассеянным, но сейчас это качество явно усилилось.

– Вы говорили, что в целях бактерий что-то меняется, – подсказал Захар.

– Ах да. Именно так. Вы не поверите, Захар, на несколько секунд все бактерии замирают, будто слушают что-то, а потом неуловимо меняют поведение. У них активируются новые гены, производятся новые ферменты. Они что-то делают там, в чашках. Только я никак не пойму что.

– Что значит – они что-то делают? Целенаправленно?

– Вот именно. Это происходит со всеми микроорганизмами. Во всех колониях. Независимо от вида. Складывается впечатление, что им кто-то подсказывает, что нужно делать. Направляет их действия. Потому что я не вижу никакого смысла в их поведении, оно не укладывается в статистическую вероятность, химией это не объяснишь. Вот, – Клюгштайн заставил киберов снова поменять склянки, – здесь хорошо заметно.

Изображение плавало из стороны в сторону. Потом остановилось – очередные сонмы бактерий, приправленные россыпью спор. А между всем этим добром едва-едва просматривалось какое-то ажурное, почти бесплотное образование.

– Что это такое? – спросил Захар, вглядываясь в картинку.

– Не знаю. Они производят это, хотя все усилия колонии должны быть направлены на спорообразование. Здесь я создал им совершенно непригодные для жизни условия, но вместо того чтобы, хорошенько подготовившись, образовать как можно больше L-форм, две трети усилий колонии идет на производство этой штуки. И, знаете, похоже, споры встраиваются в ее структуру. Посмотрите, какой они образуют правильный рисунок.

Рисунок действительно получался неестественно правильным. За редким исключением споры были аккуратно уложены в красивый орнамент, четко вплетаясь в эфемерную структуру, построенную бактериями. Хотя, если вспомнить фрактал «тонких палочек», ничего волшебного в этом нет.

– Так быть не должно? – поинтересовался Захар.