Мария Петренко - Золотая тьма [litres]

– Вась, поезжай домой, я в порядке. Обещаю, сегодня я постараюсь выспаться.

– Постарайся, пожалуйста, а то нам тебя придётся по частям собирать и отправлять на юг. Будь к себе помягче, я тебя умоляю.

Офицер улыбнулся, снова роняя голову на подушку. Ему ужасно хотелось спать, но ничего не могло помочь. Солнце уже приблизилось к зениту, за окном зашумели люди, экипажи и птицы, и часы сложились в одну натянутую линию, быстро сменяясь от полудня к глубокому вечеру. Был подан горячий ужин, но граф был совершенно обессилен, и потому еду перенесли в кабинет.

Алексей медленно ел остывающую говядину и копался в своих мыслях. За последние два года он растерял практически всю свою холодность, утратил спокойную уверенность в себе и стал чувствовать слишком много. Он совершил ошибку, не зная, что скоро она совершенно разрушит всё, что в нём было. И как он мог оправдывать самого себя тогда, в Петербурге? Неужели его жестокому пороку есть оправдание?

Ноздри Алексея раздувались всё шире и шире, глаза вглядывались в волнующую пустоту кабинета – всё его существо рассыпалось в пыль.

Граф зажмурил зудящие глаза.

– Ты прекрасный соперник.

Павел покачал головой, отказываясь от поданной рюмки водки. Он протянул Алексею руку и улыбнулся одними губами, встряхнув уложенными русыми волосами.

– Я лишаю тебя отцовских подачек. Что же тут прекрасного?

– Тебе не хочется сдаться. Я уважаю настойчивость, – он пожал плечами.

Алексей ответил юноше крепким рукопожатием.

Значит, не так уж он и плох.

Он не потерян.

Граф едва ли не до крови закусил нижнюю губу.

– Не напоминайте, что Анна Михайловна меня не любила. Поверьте, это учится даже легче молитвы.

Елизавета вскинула одну чёрную бровь. Да, она не могла простить офицеру гибель лучшей подруги. Но…

– И всё-таки, с вами ей было хорошо. Пусть и недолго, но она рядом с вами улыбалась. Что-то она нашла в вашем уродливом обаянии. Что-то не толкало её от вас.

Значит, она может понять.

Она не потеряна.

Граф отполз к балконным дверям и сжался на полу.

– Алексей, остановись. Я уже не молод, чтобы угнаться за тобой.

Высокий широкоплечий мужчина провёл по лбу ладонью, смахивая капли пота. Мальчишка, убежавший вперёд, всё же обернулся и пошёл обратно к отцу.

– Прыткий ты, как заяц. Знаешь, сын, сейчас ты ещё мал, но потом ты обязательно поймёшь, какая прекрасная жизнь тебя ждёт. Я не чувствовал себя счастливым, сынок, никогда не чувствовал. Но если твоему счастью я буду способен помочь, я сделаю для того всё.

Маленький Алексей болтал ногами, сидя на скамье рядом с отцом. Тот несколько болезненно улыбался, мягко смотря на сына такими же серо-голубыми глазами.

– Ты моё единственное сокровище, Алексей.

Значит, он всё-таки любил.

Он не был потерян.

– Только я потерян.

Алексей прислонился спиной к холодным стеклянным дверям на балкон и вскинул голову к потолку, закрывая глаза. Впервые чувство ненужности и загнанности обожгли его так сильно. Всем, кого он когда-то осуждал, были представлены пути. И лишь у одного Алексея пути больше не было. Ни назад, в пустые гуляния в компании сослуживцев и их прелестных спутниц, ни вперёд – в те же самые вечера, но уже абсолютно бесцельные.

Он не остался один: на улицах по-прежнему ходили люди, где-то далеко сейчас спал Василий, прислуга отдыхала на первом этаже, Лизавета наверняка читала роман Дюма при свечах, в одном из московских домов Павел учился виртуозно тасовать карты, а приятный доктор, встреченный однажды при побеге из Петербурга, раскладывал на столе в детской только что купленные акварели, чтобы с утра порадовать дочь.

Алексей чувствовал, что если сейчас кто-то осмелится разорвать его грудь, там не окажется ничего. Крупные слёзы тихо заскользили по его щекам, совершенно того не стесняясь. Граф плакал третий раз в жизни и последний, но уже не от стихийной паники, а от осознания, что выйти из своего кабинета он уже не сможет.

Алексей опёрся на ручку шкафа, стараясь встать, но она лишь лязгнула и потянулась вниз – стекло дверей звонким каскадом осыпалось на его светлые волосы. Офицер терпеливо сжал губы и закрыл глаза, тяжело поднимаясь на ноги.

А может, жизни стоит дать третий шанс? Алексей взглянул на ковёр, усыпанный стеклом и увидел запретный белый конверт. В его памяти воскрес тот самый момент, когда он и нашёл это письмо в Петербургском доме.

Живите и помните…

Секунда. Две. Три.

– Умру и забуду!

С болезненным усталым воплем Алексей выбросил на пол ящики стола и нашёл в груде бумажных комков старый, полученный ещё на службе револьвер. Безбожно трясущимися пальцами офицер стал пытаться открыть барабан.

9 июля 1898 года

В нём одна пуля.

Всего одна.

Русская рулетка должна решить: так ли я удачлив, как мечтал мой отец?

В ней ты всегда побеждаешь.

Вот только кого: себя или тьму?

Василий, по многолетней своей привычке, поднялся с постели, чуть только стрелка часов прошла цифру 7. Он неторопливо умывался и одевался к утренней, наслаждаясь тёплыми лучами солнца.

– Василь Дмитриевич! – девушка из дома Ростовцевых чуть не пулей влетела в его квартиру. – Скорее, там…

– Что с Лексеем?! – Василий почувствовал, как бешено заколотилось сердце.

– Я не знаю, я… – она глотала обрывки слов вперемешку со слезами.

В одной рубашке без пиджака Василий бросился к дверям, на бегу схватив девушку за руку. У парадной на Протопоповском переулке уже стоял экипаж, который встревоженный Василий гнал быстрее ветра. Он беззвучно молился, сжимая в руке маленькую руку попутчицы. Одними губами Василий умолял Господа, чтобы с Алексеем всё было в порядке, и он только вновь потерял сознание, ударился головой, что угодно.

– Василий Дмитриевич, миленький… – Иван схватил прибывшего за плечи.

Василий оттолкнул его и побежал на второй этаж, перепрыгивая ступени. Господи, пусть он будет в порядке.

– Господи, спаси и сохрани…

Оказавшись на втором этаже, Василий почувствовал животный страх и медленно подкрадывающуюся со спины пустоту. Всего на секунду он замешкался и вновь изо всех сил бросился к открытым дверям комнат. Спальня – пусто. Кабинет.

– О Боже…

Василий зажал ладонями рот, едва сдерживая крик. В окружении нескольких слуг возле упавшего стула лежал его Алексей, всё ещё удерживающий в руке револьвер. Василий рухнул перед ним на колени.

– Зачем?.. – он ловил ртом воздух. – Лексей, зачем?.. Я не… я…

Он поднял тело Алексея и прижал к груди, пачкая его кровью ладони и давая полную волю рыданиям.

– Василий Дмитриевич, пожалуйста… Оставьте… – слышал он со всех сторон.