Джон Хорнор Джейкобс - Живой роскошный ад [сборник litres]

Взгляд Старой Весты стал суровым. Поджав губы, она произнесла:

– Я не стану отвечать, пока не узнаю кое-чего.

В мире есть дыры, изрыгающие тьму и затмевающие надежду. Гнилой рот Старой Весты был такой дырой.

– Хорошо, – ответила я.

– Кто рассказал тебе про меня?

Я даже не задумалась – зачем? Чтобы защитить незнакомца… от озлобленной старухи?

– Бармен в сервесерии «Пиньон». Симпатичный. Любит читать.

Старуха сжала челюсти:

– Вам нужен Хорхе Кампос, брат Нивии Кампос. Он живёт в конце бульвара Аустин-Гарсон, возле университета. Белый дом, синие ставни, красная черепица на крыше.

«Белый, синие, красная». Я поднялась и сказала:

– Спасибо, госпожа. Вы мне помогли.

Без дальнейших любезностей я направилась к двери и открыла. Впереди уже виднелась улица.

– Неужели не хочешь узнать свою судьбу? – произнесла она с улыбкой и жутким взглядом. – Вино хорошее, и ты неплохо выглядишь.

– Я сама создам свою судьбу, – ответила я, но не развернулась и не убежала – тяжёлый, сильный взгляд старухи меня удерживал.

– Ты никогда не будешь счастлива, – произнесла она. Её голос изменился – теперь не было ни ненависти, ни радости; он был просто мёртв, более мёртв, чем Антиклея, мать Одиссея, в Аиде. – Твоя цель – безумие. Но справедливость ты можешь обрести.

Авенданьо бы живо разобрался с этой старой каргой, но Авенданьо здесь не было – и именно поэтому здесь была я. Сжав челюсти, я ответила:

– А вот моё предсказание.

Пройдя обратно в столовую, я подошла к столу, возвышаясь над каргой, схватила её чашку, выпила вино до последней капли (я же за него заплатила) и сказала:

– Умерев, ты не получишь покоя и будешь извиваться в гробу. Следующие сто лет сыновья и дочери Кордобы будут проклинать твоё имя, а потом о тебе забудут.

Я уронила чашку на стол, и та усеяла столешницу крошечными капельками вина, пару раз подпрыгнула, не разбившись, и, чуть покрутившись, замерла. В тесной столовой её стук был таким громким.

– Вино хорошее, – я утёрла рот тыльной стороной ладони.

Старая Веста сухо и пронзительно захрипела, смеясь, точно ветер с Анд гнал пыль по дороге:

– Никто никогда не получает покоя, девочка моя, – сказала она. Подняв бутылку с пола, она вынула пробку, кинула её мне под ноги и сделала долгий глоток из горла. – И каждую треклятую душу забывают. А теперь иди, – старуха поднялась. – Ищи своих desaparecidos [18] Исчезнувших ( исп. ). , если сможешь.

Дом Хорхе Кампоса выглядел аккуратным: вдоль стен висели горшки с незнакомой мне пышной растительностью с маслянистыми листьями. Напротив был магазин; я купила там «Фанту» и выпила под навесом рядом с моей «ямахой». Газировка оказалась очень сладкой и придала мне одновременно бодрости (благодаря сахару) и сонливости, будто калорийный десерт. Вокруг дома и по направлению к нему не наблюдалось никакого движения. Я сунула шлем под мышку, перешла улицу, вошла через металлическую калитку во двор, окружённый оградой до пояса, поднялась по ступенькам в тенистое патио с разнообразными, восковыми на вид растениями, и постучала в дверь.

Она приоткрылась, будто её не заперли как следует.

Свет упал внутрь дома, осветив коридор с арками дверей и полом тёмного дерева. На комоде стояли цветы: фиолетовые свечки люпина, некогда красивые, а теперь обмякшие и осыпающиеся на пол.

– Здравствуйте, – позвала я. – Хорхе Кампос?

Моя интуиция не хуже, чем у любого другого. Говорят, будто учёные – особенно женщины – это аскеты-затворники, далёкие от реального мира и довольствующиеся только книгами. Вот только это бред.

Я это к тому, что здесь было совсем нечисто. Открыв дверь, я вошла внутрь, прислушиваясь, и снова позвала – молчание. Через несколько секунд глаза привыкли к полумраку, и я заметила, что в доме неприятно холодно. Реагируя на смену температуры, каждый волосок на теле встал дыбом. Я пыталась сосредоточиться на звуках окружающей среды и, возможно, определить движение только на слух, но мне мешали приторное послевкусие «Фанты» и странный запах, висевший в неподвижном воздухе. Я прошла по коридору, заглядывая в строгую столовую и комнату с телевизором, проигрывателем и множеством кресел. Кампосы были богаты, дом был большой, комнат в нем оказалось много – и все они пока пустовали.

Я толкнула дверь без ручек, открывающуюся в обе стороны, и оказалась в большой, залитой солнцем комнате. С вешалки на потолке свисали медные кастрюли; я осмотрела деревянную колоду для мяса, шкафы, кухонный гарнитур с плиткой…

Мальчик лежал на полу. Ему было восемь-девять лет, и его застрелили в голову. Кровь вокруг тела засохла, стала чёрной и аляповатой, кожа имела серо-синий цвет. Мухи (немного, но достаточно) уже собирались на пир в уголках рта и на влажной поверхности открытых глаз. В дверях, ведущих обратно в середину дома, лежал труп мужчины – наверно, он бежал на кухню и в момент, когда его застрелили, выбросил руку вперёд в панике.

Я в ужасе застыла – трудно было уложить всё это в голове. Мне казалось, я – капля воды, упавшая на раскалённую сковородку, вскипевшая и мечущаяся по чугунной поверхности, пока не испарюсь. «Надо позвонить в полицию», – возникла мысль. Не в силах смотреть на мальчика, я тупо уставилась на мужчину – тот лежал лицом вниз, его задние карманы были ясно видны, и правый заметно выпирал. Стараясь не касаться крови, я вынула его кошелёк и удостоверение личности, спугнув мух, взлетевших с его лица – Хорхе Кампос.

Они даже не были похожи на людей, скорее на фигуры из неизвестного мне мягкого материала, потому что теперь ничто их не оживляло – ни дыхание, ни едва заметное, но оттого не менее настоящее биение крови в артериях, венах и капиллярах. Мужчина упал на живот, пока мчался на кухню – надо думать, стрелок держал его сына – и при падении его голова повернулась набок, рука вытянулась вперёд, а рот открылся, будто перед смертью он что-то кричал… И что-то ещё было со ртом – нечто странное.

Снова наклонившись, я осторожно просунула между губами большой и указательный пальцы. Стоило почувствовать зубы, твёрдые и белые, как слоновая кость, как меня охватил нерациональный страх, что они вот-вот сомкнутся и мертвец меня укусит – вдруг в его неживой плоти ещё происходят некие враждебные химические реакции? Я отдёрнула руку, и труп испустил зловонный воздух – это были трупные газы во внутренностях. Я закашлялась, подавляя тошноту.

Стараясь не испачкаться в крови, я опустилась на колени, уверенная, что во рту что-то есть, и, снова протянув руку, вынула оторванный клочок жёлтой бумаги, края которой потемнели от мёртвой слюны мужчины.

– 19.569912, -70.197901

Исабель