Джон Хорнор Джейкобс - Живой роскошный ад [сборник litres]

«Сахарная голова» становилась всё больше – теперь она поднималась над неровной землёй на двести метров. Оказавшись у подножья, я остановилась, слезла с мотоцикла, оглянулась на свои следы, проверяя, нет ли хвоста, сняла рюкзак и прислонила его к передней шине своей «Ямахи». Солнце стояло на западе, между ним и вершинами гор было расстояние в несколько пальцев, и я ничего не видела.

Я обошла холм – ни следов, ни признаков жизни, никакой растительности, только подвижные осколки камня. Я порадовалась, что на мне перчатки и тяжёлые ботинки – тут было холодно. Шлем я не стала снимать, чтобы завихрения соли не задели своими острыми щупальцами моё лицо и глаза.

Я кружила вдоль «сахарной головы» и вдруг остановилась – в земле было какое-то возвышение, и из него выглядывало что-то голубое, выделяясь на фоне каменной осыпи вокруг. Как будто там выкопали яму, а потом снова засыпали, оставив топорщащуюся неровность.

Я подошла и увидела клочок ткани, некогда ярко-голубой, но теперь поблекшей под воздействием стихий. Я с трудом вырвала его из земли, которая не хотела расставаться с лоскутом, и увидела, что это обрывок платья. Принялась раскидывать камни ногами, обыскивая холмик. Длинные тени вытягивались, точно пальцы, с упрёком указывающие на восток, и дневной свет начал тускнеть. Я заметила блеск металла – браслет. Браслет с множеством подвесок-амулетов – римский солдатик с трубой, птичка, сердечко, ботиночек, младенец, рыбка, лодочка с парусом – подходящий маленькой девочке.

Упав на колени, я принялась копаться руками в перчатках в твёрдой каменистой земле, слово могла что-то найти под самой её поверхностью. Не найдя ничего, я принялась кружить около холмика, точно кот – точно Томас, – но полностью лишённая кошачьего равнодушия. Тут мой взгляд привлёк блеск – но не на земле. Вдали, за солёной равниной, у дороги был свет – на обочине что-то остановилось.

Бордовый фургон.

Рядом с ним стояли два маленьких человечка. Один радушно махал рукой.

Я сунула браслет в карман, а кусок платья – под куртку, рядом с атласом, бросилась назад к мотоциклу, надела рюкзак и принялась пинать стартёр. Вскоре звук двигателя поглотил все остальные, а у меня в голове бессмысленным заклинанием крутилась одна-единственная мысль: «Madre de dios, madre de dios…» Пустое напоминание о прошлом – мать повторяла эти словечки, когда я была совсем маленькая, а её ещё не забрали. Заведя мотоцикл, некоторое время я мчалась параллельно дороге, следя за человечками: они вернулись к фургону, открыли двери, вошли, и фургон поехал. Я сомневалась, что могла бы их обогнать на дороге, но здесь, на солёных равнинах, на бездорожье, им никогда было меня не поймать. Мою «Ямаху» специально делали для внедорожных поездок – это было одной из причин, по которым я её купила, но при выборе я руководствовалась печально известным состоянием аргентинских дорог. Я не планировала погоню по солёным равнинам и побег от… кого? Кем были эти люди? В любом случае, они были убийцами. По крайней мере, они находились у дома Хорхе Кампоса, и этого было достаточно, чтобы я поняла: нужна осторожность.

Я удалялась от дороги, но бордовый фургон вскоре начал меня нагонять. Наконец я оказалась у оврага, перед выбором – либо повернуться к дороге, либо в противоположную сторону, и предпочла последнее. Не зная, как скоро существа (кем бы они ни были) в фургоне устанут от этой игры и начнут стрелять, я поехала к горному хребту, подальше от дороги. Солнце только что село за горы, небо над головой стало серо-синим, с оранжево-розовыми мазками по краям. На равнины опустился полумрак, придавая им сходство со сновидением: в этих ясных сумерках каждая деталь, исчезая, ненадолго приобрела отчётливые очертания, без жёсткого контраста, который несёт прямой солнечный свет. На один мимолётный, но драгоценный миг весь пейзаж замер между светом и потёмками.

Через несколько минут стемнеет. Нужно было решать – возвращаться на дорогу или ехать дальше в пустыню. Если я не сделаю выбор, у меня его больше никогда не будет, а пассажиры фургона найдут в ночи другое транспортное средство, способное ехать по камням и маневрировать в канавах и арройо тенистых Анд.

Решение было нетрудным, и я составила план. Безумный, и я это понимала, но лучшего варианта не было.

«Ты никогда не будешь счастлива. Твоя цель – безумие. Но справедливость ты можешь обрести».

Я прождала час, пока не стемнело полностью, потом вынула из сумки фонарь, примотала его к рулю, так что луч света падал всего на три метра перед мотоциклом, и поехала по оврагу назад, пока не оказалась там, где он возвышался и сливался с солёным плато у дороги; тогда я погасила фонарик, заглушила мотор и положила мотоцикл на бок, чтобы те люди – на случай, если они выйдут из удобненького фургона, а у того окажутся сильные фары, его не заметили. Потом я сняла шлем, боясь, что его визор или он сам заблестит, если на них упадёт свет, и снова скинула рюкзак; перчатки оставила.

После этого я поползла к дороге. Звёзды уже прокалывали небеса, а на востоке встала тоненькая, белая, туманная луна, дарящая слабый жестяной свет. Я со своего места не видела фургон, но дорога в лунном свете блестела на этом участке тёмных гор, точно серебряная река. Приблизившись к ней, я легла в сухой канаве на обочине и прислушалась, но не услышала ничего. Немного подождала, затаив дыхание, потом встала и, тяжело дыша, заковыляла вниз по шоссе, где, как мне казалось, я заметила фургон до этого. Эта страна просторна, а в темноте – ещё просторнее, и каждый шаг в столь суровом ландшафте мог закончиться подвернутой или сломанной ногой.

Перейдя через дорогу и спрятавшись в канаве подальше, я стала ждать. Ничего.

Я уже собиралась вставать и продолжать путь, но тут услышала слабые звуки машины – не тоненький вой мотора на повышенной скорости, но масляно-стальной баритон двигателя, не расслабляющегося ни на миг. Вдали появились огни. Стараясь слиться с землёй, я вжалась лицом в камни. Машина медленно приближалась, и мне даже не надо было её видеть, чтобы понять – это фургон.

Подождав, пока он поравняется со мной, я подобрала камень, дала фургону отъехать на пять, на десять метров и бросила камень вслед его красным задним фарам, горящим во тьме, но промахнулась. Нагнулась, подобрала второй камень, сделала три шага вперёд, занеся руку, и бросила. В темноте я не могла разглядеть траекторию, но восстановила её в воображении.

Камень с гулким звуком ударился о крышу фургона, и он остановился.

Я бросилась прочь от обочины, в канаву как можно дальше от своего мотоцикла-внедорожника. Открылась дверь, потом ещё одна. Я осмелилась выглянуть – в свете фар стоял человек, глядя в противоположном от меня направлении – на север, на другую сторону шоссе; ещё один обогнул фургон сзади, перед задними фарами, и сказал по-испански: