Эрика-Джейн Уотерс - Песнь призрачного леса [litres]

Но в первый же миг, сразу при входе в контору, волосы у меня на затылке отчего-то встают дыбом. Тетя Ина вздрагивает и инстинктивно преграждает мне путь рукой – так, словно я улицу на красный перейти собираюсь.

– Ты тоже чувствуешь? – спрашивает она.

Киваю. Липкий страх ползет вверх по спине. Но прежде чем я успеваю рот открыть, из кабинета высовывается голова Фрэнка. Борода у него как-то гуще, чем обычно, а глаза налиты кровью.

– К вашим услугам, дамы…

Тут только он узнает нас и с выражением крайнего раздражения во всем своем существе устремляется навстречу.

– Шейди, что ты здесь делаешь? Я же велел тебе оставить мою семью в покое!

– Сегодня мы ездили к Джессу. – Расправляю плечи и бесстрашно выдерживаю зверский взгляд. Пусть видит: меня не запугаешь.

Вдруг откуда ни возьмись – дуновение холодного ветра. Я морщусь и вздрагиваю.

Фрэнк тяжелой, неуклюжей походкой обходит стойку и нависает над нами обеими, словно гризли, вставший на дыбы.

– И что дальше?

У меня трясутся коленки. Но глаз не отвожу. Не отвожу!

– Мне доподлинно известно: он Джима не убивал. Подозреваю, ты знаешь, кто это сделал. Зачем лжешь?

Он делает шаг назад и облизывает губы.

– Не понимаю, что ты мелешь. Знаю я только одно: ты сейчас же вернешься домой, запрешься там и прекратишь наконец путаться под ногами у полиции… и взрослых. – Фрэнк пытается выдерживать привычную командную манеру, но видно: взволнован. Выбит из колеи. Измотан. А почему, чем? Тот знакомый ветерок не оставляет сомнений. Этого человека преследует призрак.

Ого! Если Джим вместо того, чтобы бродить, как полагается, возле места своей насильственной кончины, ходит теперь по пятам за братом, то на что это указывает? Ни на что хорошее, уж точно. Папа всегда повторял: подобной властью над собой обладают только те привидения, кому ужас или гнев позволили пустить слишком глубокие корни в нашем мире. Вот таких-то духов надлежит опасаться всерьез.

Выкладываю на стойку свой «аргумент».

– Помнишь эту штуку?

– Скрипку? – Фрэнк старается придать тону пренебрежительный оттенок.

Одним движением щелкаю застежками и откидываю крышку.

– Она принадлежала моему папе. А помнишь, как он на ней играл?

– Ну и? – Купер пятится.

– Теперь я сыграю. – Выдерживаю эффектную паузу: напряженное и красноречивое молчание в ответ только сгустит атмосферу. – Хочешь узнать, что произошло между мной и твоим братом, когда я вызвала его дух? – Смотрю неотрывно. Выжидаю. – Хочешь узнать, что он мне сказал?

Он принимается дергать себя за бороду и ежеминутно резко оглядываться направо.

– У тебя бы никогда не…

Резким движением подношу скрипку к подбородку, взмахиваю смычком, как саблей.

– Может, свистнем его сюда? Прямо сейчас? А что? Попрощаешься с братом по-человечески. Скажешь, как полагается: мне тебя не хватает, навеки в моем сердце… И все такое.

Легонько-легонько провожу смычком по струнам. Скрипка издает высокий дребезжащий звук. Фрэнк отступает еще на шаг.

Нота затихает, увядает, но не умирает во мне, а снова рвется наружу – верни меня, верни миру. Однако я размечталась, надо сосредоточиться.

– Джим не отпускает тебя, мучает, да? – продолжаю я. – Знаешь, духи, они такие: если насядут, уже не слезут. Бубнят и бубнят, как заевшая пластинка. Они не виноваты. Такова уж их природа. Преследуют жертву, пока не перетащат к себе.

Сердце мое колотится, по всему телу бегают мурашки размером со слона, но я не закрываю рта, все мелю и мелю языком. Это важно.

– Меня не обманешь. Я же чувствую – он и здесь. Он с нами. Одно твое слово – и покажу его тебе во плоти! – Изначально я планировала в этом месте блефануть, но теперь нужды нет: Джим и вправду прилетел сюда собственной бестелесной персоной. Надо же, какой оборот: после ночи нашего рандеву его связь с земным миром только укрепилась!

Снова взмывает смычок. Фрэнк бросается на меня и шлепком выбивает его из руки.

– Дрянь паршивая! Сучка малолетняя! – Спокойствие и бравада испарились без следа.

А я от неожиданности и потрясения на секунду застываю столбом. Даже после голосового сообщения и признания тети Ины поверить сразу в монстра, вырвавшегося из благодушной оболочки Фрэнка, трудно – кажется, что тебе изменяет зрение. Вот каким, стало быть, его застали папа со своей сестрой в юности. Ну и Джим, ясное дело.

Тетка, хотя и съеживается под занесенной для удара рукой агрессора, храбро загораживает меня своим телом. До сих пор она стояла, словно в рот воды набрав, но теперь поток ее речей не остановить:

– Ну, давай! Что же ты? Может, в полицию позвонишь? Самое время! Выложишь им все, что знаешь об убийстве! Глядишь, Джим смилуется и даст тебе хоть немного роздыха. Тогда…

– На мне нет вины! Нету! – вопит Фрэнк, но не нам, а куда-то через наши головы, вроде как в окно, но я-то – по сквознячку вдоль шеи – понимаю, что́ у него перед глазами. Вернее, кто .

– А мы тебя и не виним, но не развлечения же ради твой брат ошивается у тебя в коридоре. Он уж, небось, недели две за тобой гоняется, правда? – наступаю я.

Теперь все ясно: не бредил Фрэнк тогда, на стройплощадке, а с Джимом вел тяжелый спор.

Неистово он хватает со стойки администратора тяжелую стеклянную миску с мятными леденцами (те разлетаются по полу на несколько метров вокруг) и, сжимая ее за край, надвигается, шатаясь, на меня.

– Твой чертов брательник наплел, что я – убийца? Ну так он соврал! Он врет всегда и по любому поводу!

Я инстинктивно отшатываюсь.

– По какому еще поводу, Фрэнк? Что ты хочешь сказать?

– Естественно, поверил! Как не поверить? – орет он уже поверх моей макушки. – Я же видел, как ты смотрел на Марлен.

– При чем тут твоя жена? – переспрашивает тетя Ина, но безумец ее, конечно, не слушает, а все наступает и наступает на меня: в мясистом кулаке – миска, взгляд устремлен на привидение Джима.

– Шейди, живо в машину! – пронзительно пищит тетя Ина. Однако я медленно, очень медленно и осторожно поднимаю смычок, укладываю его рядом со скрипкой в футляр…

– Не трогай! Не прикасайся! Руки прочь от этого дерьма! – верещит Фрэнк, а в глазах – темень, дичь и боль. – Ваша полоумная наркоманская семейка придурков-визионеров-психопатов уже лишила меня брата. За это я…

На этих словах я захлопываю футляр и щелкаю замками.

– За это ты его убил? – Правда оказывается простой и сразу утрамбовывается у меня в груди с ужасающей определенностью. – И за это он теперь преследует тебя?

Фрэнк подступает еще ближе.

– Я…

– Ты его убил! – перебиваю я, и страх заполняет все мое существо. Я стою лицом к лицу с тем самым человеком, который проломил Джимов череп молотком, как скорлупу, не в силах отвести взора от тяжелого стеклянного предмета у него в руках. От бицепсов, налитых сокрушительной мощью.